Царь-Север

Светлана Михайловна сдержанно улыбалась, поправляя свой «монашески» повязанный платок. Рассказы художника были и занимательными и забавными, но только вроде бы немного неуместными, не искренними. Он думал сейчас не о том, о чём громко рассказывал. И от того, что парень был хороший, умный, Светлане Михайловне становилось заранее страшно за него. И хотелось ей придумать что-нибудь такое, чтобы руку парня – чёрно-лиловую, раздувшуюся руку – не отрезали. «Куда это годится? – потрясенно думала она. – Собираются пилить, как дерево какое. А он стоит себе – улыбается, анекдоты рассказывает. Как будто каждый день ему руки-ноги пилят!»

Зимогор вошел бодрой походкой. Ножовку принёс.

Увидев «больного», Егор немного подрастерялся, опустил глаза. (Он думал, что Дорогин где-то возле проруби). Шмыгнув носом, охотник подышал на лезвие ножовки, чистую тряпочку взял – аккуратно протёр. Но этого, конечно, было не достаточно и Егор, напуская на себя профессорскую важность, открыл домашнюю аптечку, заранее приготовленную – стояла неподалёку. Зазвякали флаконы и флакончики с йодом, борой кислотой. Белыми пыжами по столу раскатились какие-то крупные таблетки, похожие на валидол. Запах больницы долетел до ноздрей художника, стоявшего в стороне и переживающего странные минуты в своей жизни.

Дикость, «не торжественность» всего происходещего – в смысле обыденности и даже убогости – вселяла в Тиморея чувство ирреальности. Всё происходило, как во сне или же как будто с кем-то другим, но только не с художником, который через несколько минут мог лишиться самого главного – своей гениальной, как теперь ему казалось, своей чудотворной руки, способной творить так, как ни одна рука на белом свете. И в то же время чувство трезвой реальности говорило ему, что надо решаться как можно скорее. Журнальные статьи, которые «доктор» ему подсовывал в последенее время, неприглядно и жёстко описывали всевозможные случае из практики, когда больному нужно было срочно делать оперицию по локоть, например, а потом – в результате нерешительности или трусости – приходилось резать до плеча.

– Ну, что? – долетел до него голос «доктора». – Приступаем? Ты готов?

– Давай…

Они зашли за ширму, за которой находилось нечто вроде операционной комнаты, которую только и можно было соорудить вот в таких «военно-полевых» условиях. Тут находилось деревянное кресло, грубо и наспех сколоченное. Кресло было сделано с большими толстыми ножками и подлокотниками, куда при помощи ремней – по замыслу «доктора» – должны были крепиться руки и ноги больного, чтобы он не мешал выполнению операции.

Тиморей опустился в это прохладное грубое кресло, напоминавшее о средневековых пытках инквизиции. Пытаясь поудобнее расположиться на жёстком сидении, он пошевелился и так и эдак – и неожиданно подскочил, поморщившись.

– Что там? Заноза? – В глазах Зимогора промелькнула насмешка, мгновенно разозлившая Дорогина.

– Тебе смешно?

– Да нет… я просто…

Художник, посмотревши на «хирургический» инструмент, судорожно сглотнул слюнул. Ножовка была по металлу. Новая ножёвка, играющая отсветом электрической лампочки – светлая змейка пробегала по железным зубчикам и создавала такое неприятное ошущение, словно бы эта ножовка зубоскалила над Тимореем.

«Ножёвка-то железная, – подумал он. – Да только я не железный!»

Сердец в нём дрогнуло.

– Светлана Михайловна, – тихо попросил он, – дайте выпить, что ли… Для наркоза…

– Наркоз? – Голос у женщины дрожал. – Там, в аптечке есть новокаин… Десять ампул…

– Новокаин – для тела. – Тиморей вздохнул. – А мне бы для души…

– Дай водки мужику! Ты что, не понимаешь? – повышая голос, подсказал Егор, пощелкивая ногтем по «инструменту».

Хозяйка промолчала, с ужасом глядя на блестящую ножовку.

Егор положил «инструмент» на чистую простынь. Деловито закатавши рукава, подошёл к пузатому рукомойнику с длинной алюминиевой сосулькой – руки с мылом помыл. Готовился Егор неторопливо. Тщательно. Грязь выколупывал из-под ногтей. Посмотрел, полюбовался и подумал вслух:

– Никогда ещё лапы такими стерильными не были!

Взял полотенце. Руки вытер. Белый передник повязал и от того сделался похож на мясника.

Передник этот почему-то особенно смутил хозяйку.

– Как? Уже? – пролепетала женщина, бледнея. – Погодите, я уйду, а то мне плохо будет…

Накануне из какого-то журнала охотник вырвал атлас человеческого тела. На страничке – крупным планом – изображена была рука в разрезе. Локтевой сустав, по которому сейчас нужно будет пилить. Егор достал очки и стал – уже в который раз! – внимательно рассматривать схему сустава. Лицо его сделалось строгим. И голос как-то странно изменился.

– Светлана Михайловна! – сказал официально. – Вы бы осталась.

Женщина, одеваясь около двери, вздрогнула.

– Зачем?

– Ассистировать.

– Чего?

– Мне одному, говорю, трудно будет пилить.

– Нет! Ну что ты, Егор? Я не могу… – Продолжая торопливо одеваться, женщина брезгливо сморщилась. – Пилить! Рубить!.. Ты как железный дровосек из сказки…