Царь-Север

Художник и раньше – в силу своей профессии – был не равнодушен к человеческим рукам. А теперь, находясь на пороге потери своей конечности или даже конечностей, теперь он испытывал особое чувство к чужим рукам. Только чувство это было спрятано где-то очень глубоко в душе, спрятано так, что сам он почти не догадывался об этом чувстве, заставалявшем его пристально и даже с потаённой завистью смотреть на руки других людей; так он смотрел теперь на руки Зимогора, на руки Медвежакина и Северьяныча. Ну, и, конечно, руки этой женщины не могли его оставить равнодушным – это были по-мужски натруженные руки, умевшие управляться с карабином, снегоходом, моторной лодкой. Детей у них с егерем не было, как в дальнейшем узнал Тиморей, поэтому всю свою сердечную любовь и ласку женщина раздаривала всем тем «домашним» птицам и животным, которые из дикой природы попадали на ерерьский двор; на территории заповедника встречались подранки, залетавшие или забредавшие сюда с той стороны, где человек имел нечеловеческую страсть – во что бы то ни стало хоть кого-нибудь пристрелить.

Светлана взялась хлопотать у печи, у стола. Время от времени женщина поглядывала то на художника, то на Деда-Борея. Улыбалась. Ей было хорошо, ей было радостно, что в доме у неё произошла долгожданная встреча.

Отец и сын – они стояли у окна, о чём-то приглушенно разговаривали. Посмеивались.

– Гляжу за окошко окно, – рассказывал сын, – ничего не пойму. Помер думаю, что ли? Душа в раю? Откуда, думаю, на нашей грешной земле могут быть такие сказочные райские деревья?!

Отец объяснял:

– Они молодцы, каждый год наряжают.

Пурга в эти минуты улеглась, и под окошком егерской избы хорошо стала видна старая лиственница. Ближе к Новому году это дерево всегда преображалось. Груши и яблоки появлялись на нём – снегирями румяными восседали на ветках. Мишура серебрилась – обрывками звонкой пурги. Конфеты, орехи. Это Светлана – светлая душа – старлась. «Как малое дитё!» – ворчал хозяин. Ворчал – и потакал жене. Мало того, егерь своими лапами тоже пытался украшать новогоднее дерево, но игрушки нередко ломались; жена отгоняла. Много лет уже у них эта традиция. И Новый год уже для них не Новый год, если не обрядят дерево игрушками, не опутают разноцветными гирляндами, блескучими конфетами, пряниками. Издалека идёт эта игра – от древней веры в духов, которых нужно задобрить.

5

Заповедное озеро это – очень скромное озеро, по выражению егеря. И в силу скромности своей озеро не любит раздеваться – голышом показывать себя. Вот почему оно одето в ледяное платье почти что с середины сентября до июля. И если где-то вдруг случается прореха на озере – прорубь – озеро тут же старается ледяными иголками быстренько заштопать ледяное платье.

– Героич! – заметил Зимогор, стоя в снегу под берегом. – Тебе в хозяйстве нужен отбойный молоток!

– Зачем?

– Колуном да ломом долго колотить!

– Ничего, я привык.

Помолчав, охотник пробормотал:

– Ну, не все же такие медведи.

– Чего? – не расслышал Медвежакин, стоящий в отдалении. – Припотел? Помочь?

– Да ничего, занимайся своими делами.

С утра было хлопотно: топили баню, долбили прорубь, таскали воду. Горка хрустального льда возле проруби переливалась новогодними игрушками. Бензопила трещала во дворе, сиреневым дымом чадила. Мёрзлые чурки, словно чугунные, грохотали под колуном – щепки стрелами простреливали снег.

Медвежакин откуда-то из сарая притащил охапку берёзовых веников, напомнивших о родине в средней полосе, о красном лете, о нормальной человеческой жизни на «материке», где шумят весёлые русские леса и щебечут беззаботные птицы.

Собирая в баню чистое белье, хозяйка – будто ненароком – положила на стол чистую простынь. Для «операции». Светлану Михайловну, бабу, мягкую сердцем, заранее мутило от предстоящего кровопролития. Она хотела приготовить все необходимое и удалиться.

Тиморей от проруби вернулся – помогал воду в баню таскать. Посмотрев на чистую отглаженную простынь, рядом с которой мерцала банка со спиртом, Дорогин догадался – идут последние приготовления. Под сердцем у него заныло, хотя он постарался сделать вид, что ничего такого не заметил…

Он вообще держался молодцом. Много интересного рассказывал Светлане Михайловне о Петербурге, который, оказывается, можно назвать большой избушкой на курьих ножках: Петербург стоит на сибирских лиственницах, вот на таких же лиственницах, одна из которых красуется у них под окнами, разнаряженная перед Новым годом. Мало того – и Венеция держится на таких же сибирских лиственницах. А ещё он рассказывал ей о талатливом племени питерских живописцев, о том, какие это славные ребята, покуда не хлебнули растворителя – стаканчик скипидару, флакончик ацетону.

Тиморей хохмил и громко похохатывал, глядя в глаза хозяйке и словно бы недоумевая, почему же это ей не весело от этих анекдотов.