Царь-Север

Переносная рация, работавшая на гражданских частотах, пришла в негодность после того, как прицеп ещё раз провалился в неледь – железный угол, где находилась рация, зажало как тисками, покорёжило. Зимогор потом пытался оживить пострадавшую рацию. При свете керосиновой лампы самозабвенно, долго, но безрезультатно копался среди стеклянных мыльных пузырьков-радиоламп, среди мелких многочисленных козявок и букашек из трансформаторов, конденсаторов и прочих премудростей, из которых состояла радиостанция.

На связь они давно не выходили, поэтому бывалые тундровики – если не все, то многие – считали их мёртвыми. И это было не удивительно. При таком остервенелом морозе побороть стокилометровое тундровое пространство – не под силу даже коню.

Что говорить о других, если они уже сами считали себя покойниками. Силы на исходе. Душа на измоте. Какой там, к чертям, кордон? Есть он вообще на белом свете, тот кордон? А страна Гиперборея? Есть? Вот и кордон казался точно таким же: вроде есть, а вроде бы и нету…

Чудесная какая-то, пригожая изба стала навязчиво грезиться – едва ли не за каждым речным поворотом или могучей скалой. Посмотришь – пусто впереди. А присмотришься – вот она, милая, под луной серебрится на вершине далёкой горы. Отвернёшься, вздыхая, опустишь глаза и дальше понуро потопаешь, с трудом ворочая пудовыми обутками. А дальше, как только чуток проморгаешься – другая изба наплывает, золотым огонёчком мигает, дразнит в потёмках морозной долины, среди которой задремали облака.

– Смотри, как низко облака – прямо на земле, – устало заметил Дорогин.

– Не облака… – чуть слышно возразил Егор.

– А что это?

– Кедры пошли.

– Куда это они?

– А вот сейчас мы спросим…

Побитый во многих местах, изрядно помятый «Буран» остановился в распадке, окруженном облакообразными кедрами – крупными, крепкими, с головы до ног заиндевелыми.

Голая тундра, исхлёстанная ветрами и на несколько метров внутри давно превратившаяся в железо, тундра, зимою особенно пугающая и одновременно манящая к себе какой-то целомудренной, неизъяснимой и вовеки не разгаданной красотой – тундра эта нехотя отпустила своих замордованных пленников.

Тайга начиналась, точней – подтаёжная зона, похожая на тайгу. Тут и снег был немного другой – иначе стелился, иначе сугробился. И воздух уже был не тундряной – другие запахи стоймя стояли среди неподвижного воздуха, среди промороженных кедров и сосен, до белого мяса кое-где располосованных глубокими, продольными морозобоями.

Подтаёжная зона с каждым километром всё выше и выше поднимала кудрявую голову. И опять вдали, теперь уже под кедрами, «виднелась» очередная изба – смутно, а всё же виднелась при слабом свете полярных сумерек. Искры вылетали из трубы, дымок сизой лентой вытягивался – в сторону путников.

– Дойдем! Неправда! – Зимогор, пьяно улыбаясь, жадно вдохнул запах древесного дыма. – Вот она, голубка. Рукой подать.

– А лучше бы – ногой… – заворчал Дорогин.

– Что? Не идут костыли?

– Одеревенели.

– Дать топор?

– Зачем?

– Шучу… – Егор хохотнул. Оглянулся. Потом подумал вслух: – Зарыть меня хотели? Курвы. Не на того нарвались! Не рой яму другому. Забыли? А может, не знали?

Тимоха тоже оглянулся в темноту.

– Ты про какую яму? Про кого бормочешь?

– Мы эту тему закрыли. – Зимогор еле ворочал языком. – Ключ в море выбросили.

– В белое море пурги…

– Помнишь, турист? Молодец. Я думал, ты быстро подохнешь… А ты ещё держишься? Я таких выносливых мужиков люблю!

– Слушай, а сколько сейчас за бортом?

– Сорок, сорок пять.

– Должно быть больше…

– Вполне возможно. Когда мороз куражится под сорок пять да с ветром – это, считай, все шестьдесят.

– А! Вот это другое дело. Я же чувствую – кожу срывает…

– Чуйствительный ты… А Серегу Есенина любишь? – Зимогор сел на пенек, стал приглушенно долдонить:

И теперь, когда вот новым светом
И моей коснулась жизнь судьбы,
Все равно остался я поэтом
Золотой бревенчатой избы!

– Вставай! – Тиморей покосился: «Заговаривается».

– Встану. Дойдем. Не боись.

Дорогин вздохнул.

– Для того, чтобы дойти, силы нужны, а мы… Егор! Сколько мы уже не ели?

– Суток пять.

– А мне так кажется – неделю.

– Черт его знает… Может быть, и так…

– Жрать охота. Как из ружья!

Охотник показал глазами на прицеп:

– Рыба ещё есть.

– Кто? Рыба? Ой, не говори… А то я травану!

Зимогор слабо улыбнулся обмороженными губами.

– На всю жизнь наелся?

– Ну. Теперь только скажут «голец»… Бр-р! Вот уже и подкатило под горло… – Дорогин пожевал пресное тесто снега, выплюнул. Во рту посвежело.