Царь-Север

Дикое озеро на середине было взъерошено полутораметровыми торосами. Во время ледостава тут произошло грандиозное «ледовое побоище» – громадные поля из хрусталя в атаку пошли друг на друга, и там, где они встретились – в результате могучего сжатия – образовалось нагромождение хрустальных обломков. Толстые и тонкие льдины, самой причудливой формы, застывшие торчком – они со стороны казались шерстью, от страха и ужаса вздыбившейся на загривке дикого зверя. Если нарваться на эту щетину, да ещё на скорости, – насмерть запорет. Вот и приходилось Егору Зимогору отчаянно лавировать между торосами. Тяжёлый прицеп – неуклюжий, неловкий – не вписываясь в повороты, угловатыми краями бил по льдинам. Осколки стеклянно звенели, больно секли по лицу Тиморея.

«Интересно… – думал он, отплевываясь от ледяного сора, – долго ли я так продержусь?»

Он вихлялся, то и дело зарывался лыжами в сугроб и едва успевал удерживать равновесие, чтобы не рухнуть головою на торос, сверкающий как бритва возле самого горла или виска. Двумя руками уцепившись за стропу, он приседал, точно хотел пуститься в пляску – гопака оторвать. Потом взлетал на мраморный загривок, наметенный вьюгой, – отсюда было видно широко и далеко, аж дух захватывало. Но в следующий миг он снова катился вниз куда-то, в тартарары.

На мгновенье зазевавшись, Тимоха будто ноги перепутал – одна за одну захлестнула. Сильным ударом лыжи «отстрелило» – раскатились в разные стороны – и он упал, продолжая катиться на привязи. Пытаясь остановиться, он руки выставил вперед и получилось что-то вроде плуга – вспаханный снег развалился на две широких чернозёмных борозды; перед глазами вдруг потемнело.

Беспомощно барахтаясь на привязи, Дорогин закричал и тут же закашлялся – снегу полный рот натромбовало. Скользя на брюхе, он перевернулся, влекомый страшной силой – поехал на левом, на правом на боку, потом на спине. Ехал, чувствуя себя большою рыбиной, которую ловко подсекли на глубине и потащили по камням переката.

Черныш залаял, подбегая к самому краю трясущегося прицепа, где была привязана стропа. Завилял хвостом и зарычал, не зная, как помочь Тиморею. И тогда только охотник оглянулся и нехотя затормозил, не отказав себе в удовольствии ещё несколько метров протащить «туриста» по колдобинам. «Буран» сердито фыркнул и заглох.

– Мотька! – с нарочитым недоумением заговорил охотник. – Неужели ты горными лыжами не занимался?

Дорогин, лежа на спине, отдыхал, бесстрастно глядя в небо.

– Приеду в Питер, обязательно займусь! – Он выплюнул остатки снега, напоминавшего пресное тесто.

– Вставай! – поторопил охотник. – Развалился, как на пляже.

Перевернувшись на живот, Дорогин рассматривал хвоинку, ветром занесенную сюда: изморозь белым гарусом опутала рыжую иголку.

– А может, перекурим? – предложил.

– Озеро надо побыстрее проскочить!

– А зачем? Растает?

– Лыжи подбирай скорее. Обувайся.

Мотор опять взревел, кольцами выбрасывая противный выхлоп. Стропа натянулась, мелко дрожа и вытряхивая снежные пушинки из себя, поволокла по сувоям – с горки серебра на горку олова, из одного провала в другой провал. Тусклое солнце медным пятаком катилось то с левой стороны, то с правой. То за спину бросали «пятак», то прямо в лоб хотели засветить…

Промелькнул кусок земли с мелкими озерными каменьями. Снегоход по берегу помчался – по островку. Замельтешили гнутые полярные березки, лиственницы, чёрные литые валуны, сверху прикрытые, как заячьей мерлушкой, пухлым снегом.

Оглядываясь, охотник озарял лицо «подрезанной» улыбкой. Он, кажется, нарочно гнал «Буран» сильней, чем надо. И специально, кажется, он петлю заворачивал в том месте, где можно было напрямки проехать. Зимогор забавлялся, играл. И – доигрался.

С ходу заскочив на стрелку острова, с которой ветер слизнул снега, «Буран» затарахтел по мерзлой почве. Прицеп противно заскрежетал полозьями, вырывая искры из камней, шрапнелью рассыпающихся по кустам. Скатившись на береговой припай, со стеклянным перезвоном поломав его, «Буран» по инерции рванулся дальше, но оказался между зажорами – подснежной водою, скопившейся в ямах. «Буран» покачнулся, потеряв равновесие, заелозил боком-боком да и провалился в наледь, обдавая седока холодною кашей мокрого снега. Мотор бессильно хрюкнул и заглох – дымок из выхлопной трубы помахал чёрно-синим хвостиком.

«Приехали!» Тимоха готов был перекреститься, перестав ощущать натяжение парашютной стропы, безжалостно тянувшей жилы из него. Широко раскрытым распаренным ртом хватая воздух, Дорогин освободился от лыж. Опустился на колени, словно собираясь помолиться. Глубоко вдохнул и завалился на спину, блаженно раскинув руки. Полежал, любуясь облаками в маковых лепестках зари, в зеленоватых листочках, трепетавших по бокам белоснежных бутонов. Голова – влажная от пота, со спутанным волосом – кружилась, как во хмелю. Дорогин расхохотался, услышав угрюмое:

– Стрелять его ять! Вот так врюхался!