Царь-Север

Зимогор уже мало кому доверял – говорил совсем не то, что думал. Откровенничать вредно – неизвестно, как потом аукнется; может, даже выстрелом в затылок…

* * *

Мороз на Диком озере припекал день за днем, и уже не только седые деревья и прибрежные скалы – сам воздух в тишине потрескивал хрустальной голубоватой глыбой. Воздух раскалывался на куски, рассыпался драгоценной пылью. И скоро дышать будет нечем. Стужа спалит кислород, возьмет за горло – не продохнуть.

Чёрным цветком над снегами зацветала полярная ночь. Жизнь кругом замирала. Песец на Диком озере почти не попадался – ушёл в более сытные края. И людям надо было уходить, пока ещё горит огарок бледно-воскового солнца – хоть малою свечкой, но всё же горит, золотится на небе, озаряет мёрзлые пути.

Сияние верхнего мира

1

Серебристо-крахмальная целина тихой тундры – на десятки стылых километров – никем не тронута, ничем не потревожена. Нет, конечно, если присмотреться – там и тут маленько наследили. Изредка на глаза попадался след росомахи – очень характерный, интересный след, внутри которого видна оригинальная «подкова». Серая мышь-полёвка прострочила как на швейной машинке – мелкая, длинная строчка из-под куста криво протянулась куда-то за ближайший пригорок. Да, следы встречались, как без них? Даже тот, кто летает по воздуху, время от времени оставлял на снегу свой крылатый автограф. Вот здесь, например, справлял свою трапезу сокол-сапсан – стылая кровушка разбрызгана бисером. А вот там – неподалёку от карликовой берёзы – побродили три-четыре белых куропатки…

Только всё это были следы совсем, совсем не те, которые охотник жадно высматривал.

И опять он в избушку вернулся пустой – только ноги убил.

– Всё! – Егор утомлённо вздохнул. – Ушёл песец!

– Интересно, куда он уходит? – спросил «турист».

– По бабам! – раздраженно сказал Зимогор. – Если бы я знал ответ, был бы профессором. Иногда он прётся аж до самой Ангары. Не за понюшку табаку большей частью погибает в глубоких снегах, но всё равно куда-то и зачем-то прётся. Мужики, помню, рассказывали: на Енисее иногда берега шевелятся, сплошь покрытые живой песцовой шкурой. Причем идут они, как полоумные, минуя те районы, где полно жратвы. Вот такие закидоны у песца. Миграция, научно говоря.

Тимоха улыбнулся.

– Может, и нам пора того – мигрировать?

Говорил он так спокойно потому, что не имел представления о переходе по зимней тундре.

– Не так-то просто… – Зимогор поскрёб в затылке. – Это не картиночку намалевать.

– Пробовал, что ли?

– Да, пробовал. Ходил по зимней тундре. Ногами рисовал.

Глядя на окошко, измазанное морозным суриком, художник усмехнулся.

– Боишься?

Это был запрещенный приём – заподозрить Зимогора в трусости. Он давно ничего не боялся (кроме чистого льда; ноги почему-то подламывались). Теперь, когда были патроны, Егор обрел уверенность и никуда бы не ушёл отсюда. Зачем ему бегать, всякие петли кидать, как тому затравленному зайцу? Он – дома; черта ли бояться? В тундре ему зимовать не впервой. Там рыбешку изловил, здесь куропатку подстрелил. Как выжить в тундре – не проблема для Егора. Но этот питерский турист – что с ним-то делать? Он беззаботно храпит по ночам, а Зимогор – как сиделка несчастная – сидит у окошка, табак смолит. Всё в округе вроде как спокойно, а сердце начинало поднывать. Тревога – почти не дающая знать о себе среди белого дня – ночами становилась назойливой, преувеличенной. Над заснеженными горами, окружающими озеро, северное сияние в морозном небе растрясало павлиньи перья, а Зимогору казалось: там кто-то шмалял из ракетницы – то зелёная вспыхивала, то красная, а то вперемежку; и сразу ему становилось не по себе от воспоминаний давнишнего афганистанского боя. Калёные крупные звёзды умиротворённо мерцали над избушкой, а Зимогор в этой картине видел россыпи калёной дроби. И совсем уж неуютно становилось, когда в тишине среди сонма созвездий иногда проплывали мерцающие огоньки пассажирского лайнера. Или когда вертолёт проходил над горами, – а, может быть, только казалось, что проходил, – едва-едва добрасывал до слуха шмелиный шум. Всем телом напрягаясь, Зимогор, предусмотрительно погасивши лампу, выходил за порог. Торчал, как на посту, широкою ладонью стискивая горло карабина. Набитые карманы хрустели, как орехами, запасными патронами.

Нервная пружина почти не расслабилась в нём с тех пор, как этот питерский турист приехал в гости. И голова Зимогора, испятнанная ранними сединами, скоро совсем побелеет с этим туристом, чтоб ему…

– Хорошо! На кордон, так на кордон! – охотник ребром ладони рубанул по воздуху. – Заметано! Только потом не ной. Договорились?

– Я не Ной. Ковчег не буду строить.

– Всё шутки шутишь? Ну, посмотрим, как ты дальше запоёшь.

– Да всё будет нормально! – Тиморей обрадовался. – Сколько можно тут киснуть?