Царь-Север

– Э-э… – Зимогор отмахнулся. – Бесполезно тебе объяснять. Этого парадокса человек непосвященный не поймёт. Это практически невозможно – соболя поймать на песцовый капкан. Соболь – ушлый зверёк и никогда не лезет в песцовые капканы. Соболь – это верховой капкан. А если ты хочешь песца раздобыть – ставь низовые капканы.

Тиморей, когда вдруг дошло до него, сделал грудь колесом.

– А вот так! – сказал небрежно. – Знай наших!

Приободрившись от своей удивительной удачи, художник стал чаем угощать охотника. А Зимогор всё никак не мог успокоиться. Отодвигая кружку с кипятком – капли проливались на столешницу – Егор понимался и, горя глазами, говорил:

– Тимоха! Да будет известно тебе, что соболь – тончайшая натура, он только по дури может сунуться в песцовый капкан. Но и по дури это случается редко. Тебе повезло. Дурак дурака видит издалека! – Егор расхохотался. Потрепал за ухо кобеля. – Черныш, ты видал, а? Как дуракам везет! А мы своим горбом, ногами добываем. Как папы Карлы.

Они помолчали.

Заметив беспокойство в глазах Егора, художник спросил:

– Папы Карлы, вы зачем приехали?

– Да так… Соскучились.

– Ну? Что-то на вас не похоже.

Отодвинув кружку с недопитым чаем, Зимогор посмотрел в окно.

– Как у тебя тут? Все путём?

Дорогин слегка насторожился.

– А что такое?

Серьёзные глаза Егора «перекувыркнулись» – заиграли смешком.

– Медведь не ходит в гости? Волки не шалят?

– Тихо будто бы.

– Тихий ручей потому что. Ладно, мы поехали.

Странная тревога в груди художника стала нарастать.

– А у тебя там? – Он прищурился. – Всё в порядке?

– Не первый год зимую. – Егор поднялся. – Ну, всё, пока, пишите письма. А лучше – посылки шлите. С салом и с горилкой!

И Зимогор уехал, оставляя Тиморея в лёгком замешательстве.

Стоя на пригорке около избушки, долгим, пристальным взглядом провожая удаляющийся «Буран», Дорогин почувствовал: что-то не то…

Отгоняя недобрые мысли, он взял пудовую пешню и приблизился к синеватому окошку проруби, за ночь застеклённому стужей. Пробился к ручью. Взял ведро, и вскоре чистая вода, весело звенящая хрусталиками льда, вселила в него такие же чистые, родниковые мысли…

И вдруг он услышал ревущий «Буран». Зимогор возвращался, разгоняя снегоход до невозможности – мотор аж захлёбывался. В пух и прах разбивая сугробы, стоящие на пути, ломая мелкие деревья и кусты, снегоход подлетел как бешеный – ведро с водою чуть не смял, останавливаясь у берега.

– Ты что? – Дорогин отскочил. – Сдурел?

Мотор заглох. Егор снял рукавицу – вынул курево.

– У тебя патроны есть?

– Патроны? – Тиморей пожал плечами. – Ну, те, что ты давал. А что случилось-то?

Охотник закурил. Под ноги сплюнул.

– Кажется, гости у меня… Не хотел говорить, но поехал сейчас и напоролся на свежий след. – Он обернулся. На минуту задумался. – Ты вот что… Собирайся! А то, не дай бог… – Напряжённый глаз его некстати подмигнул.

– Да я же только-только во вкус вошёл, – оторопело сказал Дорогин. – Такого соболя поймал, сам говоришь…

– Отставить! Собирайся! – рявкнул Зимогор. И губы затвердели. Он посмотрел на свой карабин. – Ну, где патроны взять? Хоть, блин, рожай. А без патронов мы с тобой – как два туриста!

– А как же… – удивился Тиморей, – как же ты так просчитался с патронами?

– Не просчитался. Увели.

– Кто?

– Гости мои дорогие.

19

Замерзая, Дикое озеро трещало по ночам. Лед – покуда тонкий был, – рвался тонкой струной. Музыкально, приятно позванивал. Затем ледяные щелчки стали казаться далёкими, сухими хлопками. Будто из малопульки стреляли. Стынь прибавляла силы. Лёд становился толще – звон делался грубее. Даже не звон – металлический лязг. Словно кто-то передергивал затвор.

Зимогор спросонья подскочил однажды. Схватил карабин – и за порог. Постоял, пришёл в себя от холода и горько усмехнулся: нервы стали ни к черту.

И вдруг услышал странный колокольчик – в дальнем далеке. В недоумении посматривая по сторонам, он обнаружил светлое облако, стремительно катившееся по тёмному берегу. В сердцевине облака – упряжка северных оленей и фигура человека, сидящего на нарте. «Царь-Север? – промелькнуло в мозгу. – Слышал эти сказки, да не верил». Серебрящееся облако приблизилось.

Царь-Север был одет в сияющую мантию, она переливалась изумрудно-розовыми всполохами, мигала звёздами. Оленья упряжка бежала, не касаясь копытами снега, лишь изредка высекая звезду из камней, торчавших из сугробов на пути.

Охотник руку вскинул.

– Ямщик! Не гони лошадей! – прокричал. – Нам некуда больше спешить…

Упряжка стала. Как вкопанная.

– Тебе, может, и некуда, – ответил Царь-Север, – а мне всегда найдется, куда спешить.

– Из песни слова не выкинешь… Ты далеко, царь-государь, держишь путь-дорогу?

– До белокаменной… Бумагу надо согласовать.

– Вот повезло! – обрадовался Егор. – Место найдется?

– А зачем тебе в Москву?

Зимогор помялся.

– Так… За песнями.

Пытливо глядя на него, Царь-Север покачал головой.

– Нехорошую песню задумал ты, парень! Ой, не хорошую…

– А ты откуда знаешь?

– Да у тебя же на лбу написано… Тебя с такою рожей на первом же перекрестке арестуют.

Зимогор провел руками по лицу. Сурово подмигнул.