Царь-Север

Железный крючок, загнутый в виде вопросительного знака, был как будто приварен морозом к железном уху, вбитому в косяк. Пальцы, ощущая мёрзлое железо, воровато скинули крючок. Стараясь не заскрипеть промороженными петлями, он осторожно выглянул за двери. Нервно подмигнул во мглу. Голову в плечи втянул – такой морозяка под рубаху полез, аж волос на груди зашевелился.

За дверью – никого. А за избушкой?

Похрустывая снегом, как сухой яичной скорлупой, он обошёл кругом избы. Потные ладони стало примораживать к зябкому прикладу карабина. Оскаливая зубы, Егор присматривался к белесоватой округе, осенённой призрачным светом ночного мирозданья. Тревожная, морозная, большая тишина была. И вроде нету никого поблизости. И всё-таки он передёрнул затвор – патрон послушно, смачно лёг на место. Отойдя от избушки, Зимогор опять остановился, чем-то насторожённый. Замер, только ноздри шевелились, вынюхивая что-то в потёмках за ручьем.

Он хотел уже возвращаться. И вдруг – навскидку – выстрелил в ту сторону, где померещилось робкое движение и смутная голубоватая тень, похожая то ли на зверя, то ли на валун. Пуля, перекусивши тоненькую гнилую лиственницу, стоящую за ручьём, врезалась в камень – полетели искры, гранитная крошка… Эхо по распадкам покатилось. Эхо получилось громкое, такое жуткое, какое бывает только зимними ночами в большом пространстве.

С крыши сорвался снежный кусок. Закувыркался белым подстреленным песцом. С ближайших деревьев снег ливанул ручьями – ветки облегчённо всплеснули «руками», словно испугались выстрела. Пороховой дымок поплыл в морозном воздухе. Зимогор вдыхал этот дымок, жадно, с удовольствием вдыхал – и успокаивался; это «лекарство» для него – ещё с Афгана; как понюхает, так что-то отлегает от сердца, придавленного тяжестью.

Тишина – как будто нехотя, пугливо – вернулась на белёсый берег. И звёзды, «отпрянувшие» было от зимовья – такое создавалось ощущение – звёзды опять заискрились во тьме и привычно легли на кроны заснеженных деревьев, на крышу, к тёплой трубе прижались. Задремывая, смежая длинные лучистые ресницы, звезды тихохонько позванивали в морозном воздухе.

Уснуть ему уже не удалось. Нетерпеливо ждал, когда забрезжит. В сумеречном воздухе, когда появились очертания деревьев и сугробов, он поспешил на берег.

«Ну, точно! – подумал, наклоняясь. – Вот следы!»

Цинковыми гнутыми полосками лыжня искрилась в морозном свете утренней зари – уходила в распадок и под гору утягивалась.

Черныш, крутившийся рядом, свой чуткий нос совавший под кусты и деревья, подошёл и понюхал лыжню.

– Ага-ф! – сказал он, выразительно посмотрев на хозяина, как бы желая напомнить: не зря я ночью разбудил.

– Молодец! – Егор приласкал его. – Что будем делать? А? Запросто могут угрохать. И меня, и туриста, чёрт его принес на наши головы!.. Может, нам уйти по Страханче?

Настораживая ухо, Черныш поглядел на горы, проступающие над горизонтом. Где-то там, в горах, жила и пела подо льдом Серебряная Страханча, река, наводящая страх даже на бывалых мужиков. Когда-то Черныш ходил с хозяином по трудному опасному пути. Поэтому сейчас, когда его спросили, Черныш тоскливо посмотрел на горы, на охотника. И тихо, жалобно что-то сказал, не разжимая зубы.

– Понятно, – вздохнул Егор. – Я тоже так думаю.