Царь-Север

Управившись, он даже вспотел с непривычки – пуговку на груди расстегнул. Посмотрел – как бы сторонним глазом – и остался доволен своей «промысловой» работой. Собираясь уходить от капканов, он вспомнил науку Егора: «Уходя, надо иметь заранее приготовленные еловые ветки, чтобы заметать свои следы. А где они, ветки? Я же их приготовил». Он посмотрел по сторонам и покрутился, как песец вокруг привады. Споткнулся обо что-то и упал. И вдруг завыл от боли.

– Ой, тля… Ну, песец! Причём полный песец…

Железная челюсть капкана цапнула – прямо за мягкое место. Прищемила кожу. До посинения.

Сидя на снегу, он засмеялся, но это был тот самый случай, когда смех – сквозь слёзы.

Так он осваивал охотничью науку. Потом – со временем – пришли и опыт, и смекалка. И Егор Зимогор, поначалу не желавший выдавать профессиональные секреты, стал больше доверять ему, когда убедился, что этот «несчастный турист» действительно горит желанием постигнуть тайны и загадки промыслового дела.

Охотник показал ему оленя – мёртвая туша лежала в снегу неподалёку от Тихого ручья.

– Замёрз на переходе, – сказал Егор. – Вот здесь ты можешь смело поставить два-три капкана. Песцы всегда идут на мёртвого оленя. Теперь смотри, что дальше. Оленью шерсть можно использовать, чтобы капканы снегом не заносило. Шерсть бери вот отсюда – с шеи. Она тут густая. Она не замерзает и отлично держит снег. Просекаешь? Есть вопросы?

– Есть… – Дорогин помрачнел отчего-то. – Скажи… А вот если… Если он живой в капкане?

– Кто? Песец? Ну и что? – Егор пожал плечами. – В пятак ему треснул и все дела! Нос у него чувствительный. Правда, и так бывает, что он потеряет сознание, а потом очухается. Поэтому для подстраховки надо ему шею выворачивать.

– Шею? – Художник растерялся. – Как это?

– Вот так… – Зимогор сделал резкое движение двумя руками. – Голову строго назад – по позвонку. Не в бок, не в сторону, а строго прямо.

– Да, да, – ошалело сказал Тиморей. – Мой дядя самых строгих правил…

Потом, уже оставшись один в зимовье, художник смотрел на свои руки, уже далеко не изящные, и думал: «Одной рукой ты будешь рисовать зверей для «Красной книги», а второй – строго прямо – сворачивать головы!»

17

Чёрный ворон встретился на белом капканном путике, пролегающем по распадку. Сердце Егора заныло, хотя и не верил приметам. Остановив «Буран», он сделал вид, что интересуется мотором. Присел, потрогал проводок, свечу. Мотор горячий – погреться можно. Потирая озябшие руки, охотник подошёл к прицепу. Мороженую рыбу скинул на снег. Топор из-под брезента вынул. Помедлил, глядя на полынью, седоватым чубчиком дымящуюся у берега. Хорошо бы намочить топор, а то морозяка такой свирепый, того и гляди, чтобы лезвие не поломалось. Но идти к полынье – далеко, неохота. Ладно, не дерево валить собирался.

Он полегоньку взялся рубить, строгать «полено» в чешуе. Красноватый плавник отлетел, – огненной искрой ударил в левый глаз, который машинально успел зажмуриться. Слеза, вытекая, подмёрзла, дробинкой зацепилась за ресницы. Строганина с древесным рисунком струилась и падала янтарными жирными стружками – отлетала на снег и, сворачиваясь, замерзала колечками. Покосившись на ворона, Зимогор присвистнул, подзывая Черныша. Он делал вид, что хочет покормить собаку – ворон тут как будто не причём.

Но проголодавшийся кобель – как ни странно – не обращал внимания на запашистую строганину. Настороженными глазами, будто гвоздями, Черныш воткнулся – «вбился» куда-то в сумеречный лесок, белобородым горбатым кудесником стоящий на горбушке озёрного берега. Заржавленной жестянкой в горле Черныша вибрировал сдержанный рык. Принюхиваясь, кобель всё ниже опускал покатую башку. Хвойными иголками на воротнике вставала шерсть, шевелилась по всей хребтине, перетекала чёрно-сизым дымом от загривка до хвоста. Что-то разнюхав, Черныш залаял. Грозно, безудержно – эхо вдогонку забухало.

Ворон взлетел, но успел ухватить такой жирный кусок – еле-еле держался в воздухе, подметая крыльями покатые верхушки береговых сугробов, из которых торчали рогатые кустики, похожие на чертенят.

* * *

«Сон! – догадался охотник. – Опять приснился ворон! А Черныш? Этот – наяву как будто…»

Кобель в сенях за дверью надрывался до какого-то болезненного, противного взвизга.

Соскочив с постели, Зимогор, поджимая под себя босую ногу – пол в избушке холодный – постоял возле окна. Подслеповато поглядел на синеватый снег, широко и ослепительно озаренный высокой луною.

Крепким ногтем соскребая лёд со стекла, он проделал глазок пошире. «Кто там? Волки? Но Черныш не так облаивает волка. Турист припёрся? Что-то, может, у него стряслось? Но Черныш привык уже к нему, за своего почитает. Нет, скорей всего, это они. Господа незваные!»

Рука отыскала оружие. Сунув босые ноги в обувку, Егор бесшумно в сени выскользнул. Там было холодно, темно, однако свет луны лучился в какую-то щёлку и попадал в морду Черныша, на его глаза, широко раскрытые впотьмах. Он шепотком приказал кобелю замолчать и даже рукой – как замком – на несколько мгновений закрыл разгорячённую пасть.