Царь-Север

Снегоход затарахтел в предвечерних сумерках и растворился в голубовато-аспидном морозном воздухе.

Тиморей спохватился, да поздно.

«Забыл сказать, чтоб керосину в следующий раз прихватил!» – подумал он, посмотревши на лампу.

Ближе к полночи – если бы кто-то посмотрел издалека – можно было увидеть необыкновенный свет, струящийся из окна избушки.

Волшебный Цветок Светлотая горел серебром на столе. Рядом тускло светила керосиновая лампа. Дорогин прилежно трудился – лишние пружины из капканов убрал. А это дело тонкое, дело опасное. Тиморей даже кончик языка высовывал от усердия. Иногда вполголоса ругался. По неосторожности он ноготь поломал, два пальца чуть не перебил и теперь отлично представлял, как себя чувствует песец, оказавшийся в этих железных зубах. «Песец ему! – думал Дорогин. – Причём полный песец, а не какой-нибудь там…»

После того, как с пружинами было покончено, Тиморей опустил капканы в большой котёл, стоящий на печи. Лицо его при этом стало важным. Важным и значительным.

– Соболятник, ё-моё! – развеселился он, вдруг спохватившись. – А как же? Это вам не похлёбка для общепита! Это готовится очень серьёзное блюдо!

В котле кипело варево из густой хвои, травы и смолы – там варились капканы. Точнее – вываривались. Долго, нудно вываривались. Потом их нужно было долго выветривать и вымораживать. Потом – как драгоценность какую – спрятать в мешочки для хранения и переноски. И всё это – как в операционной – нужно было делать в специальных рукавицах или перчатках.

16

Свет полярной зари. Слабый, болезненно розовый свет, в котором перемешаны оттенки охры и ализарина.

Тиморей оделся, на лыжи встал и, погромыхивая связкой отлаженных и тщательно вываренных капканов, первый раз отправился по путику. Шел – поминутно оглядывался. Так, на всякий случай.

Внизу, под берегом, дышала наледь; слабый туман кудлатился, оставляя вычески в кустах. Какие-то птицы – это были клесты – несказанно обрадовали художника. Глаза уже истосковались – всё бело, бело кругом. И вдруг – изумительные красногрудые и зеленовато окрашенные пташки. Деловые, не обращают внимания на человека. Проворно шелушат шишки на лиственнице. Чёрные сухие «лепестки», кружась, слетают на чистый снег. Редкие иголки в сугроб втыкаются. Иголки – тонкие и нежные, золотистого цвета, похожие на волоски от кисточки. Дорогин усмехнулся. А не приснилась ли ему былая жизнь, где он занимался художеством? Так далеко всё это!

«Ладно, давай без розовых слюней, как говорит Егор. Я теперь не живописец. Я – промысловик. Но вот что интересно. В слове «живописец» присутствует «писец». Почти – песец. Тот самый, на которого я иду охотиться. Как это понимать прикажете?»

Отгоняя от себя пустые рассуждения, «промысловик» побежал под горку. Оттолкнулся и поехал с ветерком. Покачнулся, пытаясь объехать пенек. Ухнул в сугроб с непривычки. Полежал на снегу, посмеиваясь над собой. Замер. В небо посмотрел. Ай, хорошо! И вдруг подумалось ему: «Счастье – когда ты находишься именно там, где ты хотел бы находиться, и когда ты делаешь именно то, что хотел бы делать… А? Мудрёно завернул? Без бутылки хрен поймешь!» Он засмеялся, поднимаясь. Отряхнулся, поглядывая по сторонам.

Поползень неподалеку ползал вниз головою по дремучей лиственнице. «Птахи тут – ни черта не боятся. Я в двух шагах иду. С ружьем, между прочим. С капканами…»

– Эй ты, синица! Где твой журавль? В небе?

Синица посмотрела на него и звонко, приветливо щёлкнула, перелетая с кустика на куст, роняя снежную пыль. Он дальше почесал по глубокому снегу, местами утопая по колено. Не умея читать «снежную грамоту», Тиморей беззаботно переступал через свежие накрапы волчьих следов – ошибочно принимая их за хитроумные лисьи. Оттиснутая лапа росомахи тоже была ему «не по зубам». Пока он узнавал только наброды куропатки и горностая. Ну и, конечно, отпечатки песца: пять пальцев на передней лапке, четыре – на задней.

Он остановился. Шапку сдвинул на затылок.

– Ну, и где тут лучше? – пробормотал, оглядывая окрестность.

Капканы ставить – сложная наука. Если просто на землю поставишь – похоронит пурга. Ни капкана, ни приманки не найдёшь. Надо ставить на холмике, на бугорке, что находятся под обстрелами ветра. А где они, чёрт побери, эти холмики, где бугорки?! Кто заранее знает, что будет охотиться на этом участке, тот загодя и позаботится, чтобы из земли или из дерна соорудить «кочку» на ровном месте. А теперь? Снег приходилось бугрить. Летом охотники вбивают колышки в виде загородки и штыри для крепления капканов. А сейчас, когда земля крепче железа? Бери с собою лом, топор и до кровавых мозолей долби, ковыряй вечную мерзлоту. Затем бросай приманку рядом с капканом и маракуй: как и чем её огородить с трёх сторон, чтобы песец наступил куда нужно?

Ничего подходящего не попадалось под руку. Тиморей мёрзлые камни с лишаями из-под снега выковыривал – придавливал приваду. Расчет при этом был такой: голодный песец, добывая приманку, будет крутиться вокруг да около и заднею лапой непременно вляпается в капкан.