Царь-Север

Возвращался охотник не только мрачный – злой. Постоял на вечереющем пригорке, посмотрел на зимовьё, где в это время валялся чёртов «квартирант». Сплюнул. Посмотрел в другую сторону – там ещё одна изба стоит, за пригорком спряталась.

– Пора, однако, отселять, – сказать охотник, обращаясь к Чернышу. – Как думаешь?

– Ага-ф! Ага-ф! – ответил тот, преданно заглядывая в глаза хозяину.

– Дармоед! – продолжал Зимогор. – Припёрся и лежит, пузо чешет. Ни стыда, ни совести…

– Ага-ф! – опять согласился кобель, помахивая хвостом.

– Договорились. Последнюю ловушку проверим – и домой.

Ноябрь начинался, полярная ночь приближалась. Короткий денек над просторами тундры чуточку пробрезжил и погас, не показавши солнца – только разбитый желток, замерзая, раздавлено проплыл за облаками и пропал: темнота сожрала, раззявив холодную пасть, где зубасто и часто натыканы звёзды.

Художник сидел у окна, что-то пытался набрасывать карандашом в свой походный альбом. На бумаге прорастали рога оленя, рога лося. Морда изюбра смотрела в небо. Речка с молодым ледком. Стреляные гильзы на берегу…

В зимовье темнело, и Тиморей отбросил карандаш – прокатившись по столу, он чуть не упал.

В сумерках – в распадках сопок – собачий лай раздался. Потом шаги заскрежетали за избушкой, точно кто-то в сапожищах протопал по листовому железу.

Охотник скинул камусные лыжи, воткнул, как два копья, в сугроб возле порога. Вошёл, не говоря ни слова. Кружку чая налил. Красные руки – похожие на две больших клешни – погрел, обнимая железную кружку.

– Ну, что, турист? – Егор поднял строгие глаза. – Отдохнул и будя. – Он повернулся к собаке. – Так я говорю, Черныш?

Кобель молчал, клубком свернувшись у порога. Набегался.

– Я уж давно отдохнул, – ответил Дорогин, ещё не понимая сути разговора.

– Вот и прекрасно!

После короткого чаепития Зимогор забрался на чердак и стал там хозяйничать, как домовой, время от времени – довольно чётко, кстати – ругаясь непечатным слогом. Затем Зимогор что-то сбросил – задребезжало и зазвенело связкой колокольчиков. Спустившись по скрипучей лесенке, он запнулся на пороге и снова смачно выразился. Широко растарабарив двери, швырнул на пол дюжину капканов, заржавленных, подсеребренных инеем.

– О! – удивился Дорогин. – Нашёл?

– Кого? Капканы? Я не терял…

Раздеваясь, Зимогор костерил пургу, материл росомаху, себя не жалел, но более всего матюков досталось «несчастному туристу», «квартиранту» и «замшелому фраеру». Эти три товарища были виноваты во всех грехах, какие только приключились в жизни Зимогорина.

– Столько шкурья потерял! – загоревал Егор в конце тирады и так поморщился, как будто зуб болел.

– Где? Какое шкурьё?

Охотник мрачно покосился на окно:

– Там песца на ощепе сожрали!

– На чём?

– Сказал бы я тебе, туристу, да всё равно не поймешь! На фига ты сюда припёрся? – Он обхватил руками больную голову. – Спирту привез… Ну, кто тебя просил? Я уже не пил, чёрт знает сколько.

– Никто в тебя насильно не вливал.

Егор не слушал.

– Я бы спокойно успел до пурги проверить все капканы, все ловушки… Нет, приперся! Папу он, видит ли, потерял. Мальчик из детского сада.

– Ты батю моего не тронь! – предупредил Дорогин.

Охотник уловил угрозу в голосе. Утихомирился.

– Что малюешь? – кивнул на походный альбом.

– Так… Эскизы… Я ведь работаю над «Красной книгой». Вот – наброски делаю.

– Бросай наброски! – приказал Егор и ногой пошевелил капканы. – Вот, давай осваивай.

– Что осваивать? Не понял.

– Турист потому что…

– Ну, хватит! Надоел с «туристом» этим.

– А кто ты? Вот приедешь в Питер, будешь маляром, или этим, как его? Лживописцем… Нет? Хуёжником? – Почёсывая бороду, Егор хохотнул. – А пока ты здесь – ты никто иной, как тур…

– А я вот сейчас дам по башке! – пригрозил Дорогин, хватая чайник. – И тогда посмотрим, кто есть кто…

Пристально глядя ему в глаза, Егор усмехнулся.

– Вот я и говорю, что надо отселять… от греха подальше…

– Ещё непонятно, кого от кого отселять!

– Кому непонятно? Тебе? Лично мне давно уже…

– Ну, хватит!

Охотник – молчком и сопком – покормил Черныша. И сам не без удовольствия поел. (Тиморей хорошо кашеварил.) Потом, не раздеваясь, Егор завалился на жёсткие нары и через минуту всхрапнул. И сам же себя разбудил этим храпом. Вздрогнул всем телом и, приподнимая голову, посмотрел по сторонам. Пожевал сухими обветренными губами и снова завалился на подушку, пробормотав:

– Такого песца на ощепе росомаха сожрала! Я и сам бы сожрал вместе с шерстью…

13

Радиосвязь – по давно заведённой традиции – проходила в десять часов утра и в шестнадцать вечера. А после восемнадцати ноль-ноль на связь выходили все те, кто раньше «свидание» с кем-то в эфире назначил. Но «чёрная пурга» все карты спутала. Связь пропала, и Егору теперь нужно было с Дикого озера на снегоходе чесать по тундре, бог знает куда – в соседнюю избушку, где находилась запасная рация. Вскоре, однако, и там «крякнула» связь, как сообщил Зимогор.

Он пытался починить допотопную рацию. Вернулся в потёмках. Тиморей дремал на нарах, не услышал, как вошел охотник. Смущенно подскочил.