Царь-Север

– Я ведь южный человек – душа горячая, – отмахнулся. – Для меня плюс сорок и минус сорок – полёт нормальный.

Оговорили маршрут. Время встречи.

– Где нам лучше состыковаться? – спросил товарищ.

– У магазина, – пошутил Мастаков, настроение было отличное.

И они помчались – по разным рукавам реки. Одной ногою упираясь в запасной бачок с бензином, Абросим Алексеевич развернулся и, медленно пробравшись между камням порога, перешел «на форсаж». Полетел по гладкому Коварному ручью, который в тот день мало оправдывал своё название. Но чем ниже спускалась лодка, тем грубее дышало предзимье.

Рваный снег лежал на берегах, оловянно отражая солнце. Ледяное крошево битым стеклом пересыпалось и позванивало в тиховодах среди камней, среди костлявых пней, торчащих омертвелыми черными осьминогами. Не обращая внимания на странную щедрость осенней погоды, зверье и птицы деловито к зиме готовились. Белка суетилась под деревьями, делала запасы грибов и шишек. Вскидывая рыжий пушистый хвост на спину, белка замирала, глядя в сторону гремучего мотора. Цокала, будто ворчала: катаются тут, мешают хозяйством заниматься. Куропатка бродила по галечной отмели, клевала камешки – гастролиты, помогающие перетирать грубую зимнюю пищу. Отяжелев от камней, куропатка нехотя взлетела, услышав приближение моторки.

* * *

Случилось непредвиденное. Чужую лодку он увидел за каменным береговым горбом – носом приткнулась к рыжеватому утесу. Кто-то возился в моторе. Сбрасывая газ, Абросим Алексеевич остановился. И почему-то хмуро подумал: «Вот повезло! Кто-то ищет – не может найти, а мне бы он на фиг не сдался – и вот, пожалуйста…»

В лодке сидел племянник Драгулова, начальника управления авиацией.

– Здорово, Стопка. Что, загораешь?

– Ну. До посинения! Мотор подох.

Сморкухин Степка (звали «Стопка») был техником наземной службы. Поэтому Абросим Алексеевич укорил в сердцах:

– Стыдно, черт возьми! У тебя мотор должен ходить, как часики!

Парень развел руками. Перед отплытием он проверил мотор, подшаманил, но хватило ненадолго. Чумазый мотор чахоточно покашливал, попукивал, капризничал на малых оборотах, а на больших так принимался тарахтеть, вот-вот рассыплется. Намучившись с мотором, насосавшись бензину из грязного шланга, Стопка решил устроить перекур. Чиркнул спичкой, поднес к папиросе, – пламя жахнуло, подпалило усы. Черные щегольские усики и без того редкошерстные были, а теперь хоть сбривай: осталось недоразумение какое-то под носом, похожее на темную возгрю.

Абросим Алексеевич не смог сдержать усмешки, глядя на жалкие остатки от усов.

– Да-a, вам смешно, а я женюсь! – то ли сообщил, то ли пожаловался парень, кривя уголок обожженного рта.

– Когда у тебя свадьба-то?

– Послезавтра.

– А ты когда уехал?

– Да уж вторые сутки…

– А ночевал?

– Там, в какой-то халупе… Думал рыбки раздобыть… – Сморкухин пнул валявшуюся под ногами облупленную крышку мотора, испачканную мазутом. Рядом с крышкой – недопитая бутылка водки.

Мастаков не выдержал:

– За самолетами тоже так старательно ухаживаешь?

– Не-е… ну, работа есть работа. Там всё путём…

– Сомневаюсь! – Абросим Алексеевич вздохнул и подумал: «Не хотел бы я иметь такого техника! Удивительно, как еще с работы не турнули. Видно, помогает волосатая лапа Драгулова».

– На буксир, что ли, взять? – спросил Мастаков.

– Не надо! – Стопка хорохорился. – Я уж подумал, – уверенно сказал он, глядя вдаль, – напрямки рвану. Вот так вот. Через перевал – и дома.

– Куда ты рванешь? Голова, два уха. На перевале уже снег. – Мастаков занервничал. – Техник! Железный дровосек, твою душу… Ну, кто же так с мотором обращается?

Почесывая жженый ус, Стопка понуро слушал и затаенно радовался, наблюдая, как Абросим Алексеевич вытаскивает парашютную стропу – вместо буксировочного троса.

– Цепляй!

– Спасибо.

– Кушай на здоровье! – ответил Мастаков. «Дядьке своему скажи спасибо!» – Крепи как следует!

– Готово. Крепко.

– Ну, от винта!

Летчик врубил мотор. Поплыли. Вернее, поползли как черепахи, преодолевая студеные пороги, перекаты. Оглядываясь, Абросим Алексеевич отметил, как сильно все вокруг меняется в зависимости от настроения. И полчаса не прошло, когда он с ветерком летел вдоль этих берегов, представлявшихся золотыми – от солнца, от шафрановой хвои, от бесчисленных червонных листьев, начеканенных морозцем. Холодные струи, весело звенящие вдоль борта, казались хрустальными. А теперь?

Мрачно кругом, неприветливо. Тучи сгущались над перевалом. И в душе у Мастакова «сгущались тучи». Лёгкий, беззаботный настрой на рыбалку пропал. «Коварная речка! – подумал, едва не напоровшись на острый камень, выступающий из воды. – Неспроста называется Коварный ручей. На Севере нет случайных названий!»

От камней на перекатах потянуло мертвым холодком. Хлюпая мокрой пастью, река жевала возле берегов, глотала и отрыгивала загустевшее «сало».

Прыщеватое лицо наземного техника посинело. На скулах обозначились лиловые и черные прыщи. Редкая щетина репейником встопорщилась.

– Надо срезать! – Стопка махнул мосластой рукою. – Ручей вправо, а нам налево…

– Ты еще не женился, а тебя уже налево тянет!