Царь-Север

Казачья семья, где вырос Абросим, во многом сохранила русские добротные устои. Мальчик много времени проводил со своим дедом, и это не могло не сказаться на воспитании и даже на выборе профессии. Дед работал «большим начальником» – заведовал сельским аэродромом. За неделю два-три самолета винтами размолачивали сельский покой, затянутый паутиной. Фанерные, будто игрушечные, самолеты плюхались в золотую солнечную пыль. По краям аэродрома – разнотравье, радуга цветов. Копенки сена. В них сорванцы любили устраивать шалаши: прохладно, ароматно, тихо, только пчела жужжит, зависая над пахучим увядшим цветком.

Трифон Абросимович, дед, готовясь принимать очередной «ероплан», наливался важностью. Расправлял седые обвисшие крылья казачьих усов. Брал «ключи от неба». Открывал калитку, и – нередко – задыхался от возмущения. Опять коровы? Он кричал, ногами топал. До глубины души оскорбляли «сатаны рогатые», коровы, пробравшиеся на взлетное поле. Хворостиной, будто казачьей саблей, рассекая воздух, дед прогонял чертей рогатых. И назидательно говорил: «ВПП должна быть чистой!» Что такое ВПП и с чем ее едят? Абросим долго не мог усвоить. Потом оказалось, что так – сокращенно, загадочно – именовался кусок земли, взлетно-посадочная полоса, растрескавшаяся на солнцепеках и до каменной твердости отлакированная колесами в центре аэродрома.

Дед, согласно расписанию приняв и проводив редких воздушных гостей, прятал «ключи от неба». Садился в лодку и, развевая по ветру седые крылышки усов, уплывал прожигать золотые деньки возле костров на рыбалке, на охоте. Благословенное время.

Детство Аброськи вскормило и вспоило Каспийское море в районе Аграханского залива. Такие были дивные места, что до сих пор цветут и пахнут в памяти, радостно овеянные восточно-закавказскими муссонами. Там лазурные заливы и озера. Там полно сазана, жереха, толстолобика, карася, ленка, щуки, леща, белуги и севрюги. Там водились даже сомы «людоеды». Запомнился один такой. Громадный, старый сом, тускловато коричневый с отливом зелени на боках и спине. Сом горой лежал на берегу, шевелил усищами, пугая пацанов. Широкая пасть, утыканная хищными зубами, запросто могла мальчонку проглотить.

– Отойди! – строжился дед. – А ну как цапнет?

– Не цапнет. Сдох.

Мальчишка отвернулся от сома. Дед подкрался сзади, костлявым пальцем – бах! – под ребро. Как будто сом. У Абросима душонка – в пятки. А дед хохочет.

– Что, Аброська? Обварило жаром? Штаны не отсырели?

– Нисколечко.

– А глазенки вылупил. Как бы не лопнули!

Молодые рыбаки острыми ножами расстегнули серое брюхо с длинным плавником. Из темного нутра повалились лягушки, водоросли, рыба, две утки. Воображение мальчишки поразили сапоги, обнаруженные в утробе сома. Полусопревшие рыбачьи бахилы.

– Кого он съел? А, дед?

Трифон Абросимович, перед сном куривший возле костра, покосился на бахилы, выброшенные в кусты.

– Да! Сожрал кого-то, падла. Не подавился.

Тихая южная ночь. Крупнозернистые звезды серебром насыпались в широкую, морщинами помятую ладонь сонного Каспия. Моряна – ветер, дующий с моря на сушу – прохладу несет на берег. Влажно поникали травы, камыши. Большой бутон рыбацкого костра, потрескивая, шевелил багряными лепестками, добрасывал аромат дымка до шалаша, где прилег мальчишка, не находящий себе места от перевозбуждения. Горбатая тень, красновато шевелящаяся в кустах возле костра, представлялась окровавленным сомом-людоедом, подползающим к шалашу.

Ночью Аброська подскочил:

– Деда! Где ты? Где сом?

– Уперли мужики. К машине прицепили и уперли. Спи. Не бойся. Какие людоеды? Вот горе-то, перепугали парнишку.

Пучеглазый тот ужасный толстобрюхий «людоед» неоднократно плавал в сновидениях мальчика. Сом гонялся за ним по заливу. Раскрывая громадную пасть, похожую на двери, «людоед» страшно клацал замками зубов, заставляя вскрикивать и просыпаться в холодном поту.

…Теперь вспоминать об этом было весело. И немножко грустно. Абросим Алексеевич, с женой и сыновьями приехавший к себе на родину, рассказывал и показывал, где ловили сома-людоеда, где был «дедовский» аэродром, и другие достопримечательности.

Погода весь отпуск простояла тихая, синеглазая – как на заказ. И только в последний день на Каспии, вопреки прогнозам, разбушевался торон, – так здесь называют северо-западный шквал, способный наизнанку выворачивать море, с корнем выдирать деревья на берегу и разрушать строения, как карточные домики.

На зубах скрипел песок. Сердце тоже будто скрипело. Мастаков родную землю покидал с огромным чувством грусти и необъяснимой вины, какую испытывает всякий совестливый человек, не знающий, как и чем помочь родной земле, вскормившей его, вспоившей и поставившей на крыло. Каспийское море – одно из самых теплых и соленых морей на планете – мелело и отступало, обнажая безобразные донья, поднимая песчаные бури, оставляя ржаветь и погибать суда, не успевшие смотаться на глубину.