Царь-Север

– Какая комиссия?.. Ах, да! – Орловский, не глядя на летчика, раздавил окурок в пепельнице, пододвинул поближе какие-то казенные бумаги. – Я им скажу, что ты больной. Думаю, что не совру. Ты же сорок штук детей в роддоме заиками сделал! Там же баба одна, говорят, родила до срока. Ты же алименты будешь ей платить! Сукин сын! Ну? Стоит – улыбается. Пошел вон!..

* * *

Когда второй мальчишка у Мастаковых «надумал» рождаться, Орловский под благовидным предлогом отстранил летчика от полетов. Абросим Алексеевич обиделся:

– Что я, совсем, что ли, дурак? Два раза на одни и те же грабли наступать…

– Так ведь и я не хочу наступать на те же грабли! – сказал Сергей Аронович. – Держи часы. Из-за кордона привезли.

Дома летчик рассмотрел подарок. Дорогой заграничный «будильник» был украшен по циферблату разноцветными полосками часовых поясов: здешнее время соответствовало делению «Бангкок, Джакарта, Ханой».

…Летом как-то, будучи в отпуске, Абросим Алексеевич с мальчишками мотался на моторке по Енисею. Показывал «страшно красивые» Казачинские пороги; боялся, что взорвут, и сыновья не увидят. Мальчишки увлеченно учились рыбачить, разжигать костер. Привыкали ночевать в палатке. Однажды утром, когда ветер соскоблил туманы с Енисея, отец причалил к тому месту, где много лет назад ушел под лёд вездеход с геологами. Мастаков рассказал мальцам про это. Разволновался, покусал «пельмень» нижней губы. И предложил:

– Мужики, давайте поставим тут памятный крест!

– Пап, – спросил старший. – А если бы ты утонул, как бы мы тогда родились?

– Да уж не знаю, милые. Может, и не родились бы.

– Как это?

Он вздохнул, глядя с обрыва.

– Давай работать, мужики. Хватит лясы точить.

Мастаков срубил сухую лиственницу. «Мужики» крутились рядом, помогали. Крест поставили на крутояре – место голое – продувное.

Со временем крест потемнел, точно обуглился. Иногда на перекладине креста можно было увидеть отдыхающую белую чайку, словно светлую душу, задумчиво и грустно стерегущую покой воды и неба, отраженно стоящего в траурной гранитной раме берегов.

* * *

И ещё один крест в этой жизни добавился. Погиб Ефим Ерофеевич Глухарь. Хорошо хоть внуков успел понянчить. Беда в тайге настигла. Старик простудился, зиму провалялся и очень сильно сдал после болезни. Лежать бы ему на печи да жевать калачи, но такие как Глухарь – сильные духом – редко умирают своей смертью в теплой постели. Он опять подался на заготовку пихтовой лапки. Летним утром, как обычно, пришел «к себе» в урман, где трудился последний месяц. Огляделся и обнаружил на полянке свежую дымящуюся кучу медвежьего добра. Эка диковина! Чувство опасности – нормальное чувство таежника. Глухарь поцарапал фиолетовый шрам на скуле и приступил к работе, как всегда. Только с оглядкой на ружьецо, о котором в шутку говорил: хорошо бьет ружье, с полки упало, семь горшков разбило. Привычно шагая от пихты к пихте, углубляясь в полутемный урман, ароматно пропахший теплой живицей, Ефим Ерофеич крик услышал в пихтаче. Баба, своя, деревенская, тоже промышлявшая сбором пихтовой лапки, истошно позвала на помощь. А Глухарь людям всегда помогал…

О нем до сих пор вспоминают – и грустно, и очень светло.

10

Покидать Енисейск? Неохота было с насиженного места подниматься. Хорошая квартира, отменная охота и рыбалка. Сердце и душу радовал патриархальный славный городок. От добра добра не ищут, как говорится. Куда и зачем уезжать? Но попался хороший «сваток» – Николай Витольдович Драгулов, начальник управления авиации. Уговаривал. Давил, как на клавиши, на самолюбие летчика.

– Какого ты рожна, Абросим Алексеевич, пропадаешь в этом захолустье? Тебе же здесь тесно! Перебирайся к нам на Крайний Север! Там крайне интересно! Растущий авиаотряд. Новая техника. И это… – Драгулов сделал неопределенный жест, поднимая руку к потолку. – Улыбку в небесах увидишь.

– Что за улыбка?

– Приедешь, узнаешь…

– А-а! – догадался летчик: – Сияние, что ли?

– А хоть бы и сияние! – кивнул Драгулов. – Ты же отродясь не видел!

– Откуда? Я ведь родился на юге.

– Ну вот. Уговорил?

Мастаков задумался.

– Давайте мы сделаем так. Я летом с семьей съезжу в отпуск на родину. Посижу там с удочкой, подумаю, что к чему. Потом созвонимся.

– Добро. А где у тебя родина? В Махачкале, я слышал.

– Нет. Родина моя – старый русский город Петровск-Порт, основанный Петром I на берегу Каспийского моря.

– А что это за Порт Петровск?

– Махачкала…

Начальник управления сконфузился.

– Ну, тоже мне, нашелся учитель географии!

* * *