Царь-кукла (СИ)

Он с удовлетворением отметил, что лицо Михаила Африкановича налилось багрянцем, усадил Капралова в кресло и осторожно поинтересовался:

— В приглашении ведь было сказано, о чем пойдет речь?

— Разумеется. Вам нужна консультация психиатра.

— Ничего подобного там… — привстал Михаил Африканович, но Жуковский махнул на него рукой.

— Наш гость иронизирует.

— Да, троллю помаленьку, — согласился Капралов.

Штыков посмотрел на него с ненавистью, однако молча опустился обратно.

— Видимо, у меня есть что-то, что вам нужно… Вам экскурсоводша стукнула про матрешку?

— Видимо, — улыбнулся Жуковский, а Штыков уставился в пустоту. — Покажете?

Капралов открыл портфель и достал из него матрешку. Оба его собеседника подались вперед.

— Можно? — протянул руку Жуковский.

— Что может быть более русским, чем матрешка… — нараспев произнес он, поднес куклу к лицу и, медленно втягивая воздух раздувшимися ноздрями, провел кончиком носа по волнистому боку. На его голом черепе заблестели капельки пота.

— Да, мы просто обязаны их найти! Для искусства, для народа, для себя, в конце концов! В смысле, для вас! — нервно и немного искательно воскликнул Михаил Африканович, но уткнувшийся в матрешку хозяин в этот раз на него даже не взглянул.

По лицу Капралова легкой рябью перекатилось веселье. Жуковский же, не отрываясь от куклы, вдруг подмигнул ему невидимым Штыкову глазом.

— Откуда она у вас? — спросил он.

— Нашел.

— Нашли, значит… А больше там нет?

Капралов покачал головой.

 — Ладно… Продадите? Беру без экспертизы. — Михаил Африканович при этих словах тихо засипел, но ничего не сказал. — Только назовите цену!

— Не хочу вас разочаровать, но нет.

— Ну, нет, так нет! — с легкостью согласился Жуковский. — Значит, хотите сами во всем разобраться?

— Хочу, правда. А уж сам или вы мне поможете, это дело десятое. Я думал, что смогу здесь узнать что-то новое…

Он протянул руку, и Жуковский, помедлив, вернул матрешку.

—  Вы мне ничего не расскажете, да?

— Лука Романович, вы даже не поинтересовались, о каких деньгах может идти речь, — подал голос Михаил Африканович. — А ведь наверняка знаете, что Алексей Павлович…

— Погодите! — перебил Жуковский. — Про это мы еще успеем. — Он проводил взглядом матрешку, скрывшуюся в портфеле. — Мы вам не только расскажем, но и покажем. Пойдемте.

Они прошли в другой конец библиотеки, где на мольберте снова стоял портрет княгини Ольги.

— Михаил Африканович, — попросил Жуковский, — расскажите Луке Романовичу, что нам известно.

Штыков рассказал Капралову все, что и два месяца назад Жуковскому: и про художника Репина, и про заказавшего портрет дядю Николая Второго, и про великую княгиню Ольгу.

— К сожалению, — закончил он, — пока нам не удалось установить происхождение самой матрешки и что с ней стало. На сегодня известны только две части — ваша и та, что пропала из музея. Пока мы не знаем, где эта вторая и кто ее украл. Поэтому наши поиски идут в двух направлениях. Сперва, так сказать, в историческом разрезе. А второе — кто вломился в музей и почему они это так обставили.

— Значит, это не вы… — разочарованно констатировал Капралов, разглядывая картину.

— Он бы с удовольствием! — рассмеялся Жуковский. — Но что бы я потом с ней делал? Запер в сейф?

— Это не наши методы, — пробудился в Штыкове условный рефлекс.

— Спасибо, Михаил Африканович, — сказал Жуковский. — Но есть кое-что, что, мне кажется, вы не принимаете в расчет.

— Да-да, Алексей Павлович?

— В девятьсот четвертом все царские дочери уже появились на свет, и надо понять, заказывали для них матрешек тоже или им сделали одну на всех с одинаковым гербом. То есть, должны мы искать похожие куклы или только совершенно одинаковые.

 — Это мы учитываем. Мы ищем одну матрешку, другие нам, по крайней мере, не известны. Но с разными рисунками.

— В каком смысле? Ведь ее части идентичны.

— Это мы знаем про две идентичные части. Понимаете, уже в то время на матрешках не обязательно были только девушки. Там могли быть и реальные люди, и вымышленные персонажи. Скажем, к столетию Отечественной войны восемьсот двенадцатого года изготовили наборы с Кутузовым и его штабом, а к юбилею Гоголя набор «Городничий» с персонажами «Ревизора».

— Там могли быть не только дочери… — подал голос Капралов.

— Именно так! Про это я и говорю. Средняя матрешка была шести-восьмиместной. В матрешку для царской семьи включили бы всех ее членов.

— Ох, — выдохнул Жуковский. — Это была бы уже не просто находка одной из первых матрешек. Это может иметь историческое значение, а, Михаил Африканович?

— Совершенно верно, Алексей Павлович.

— И число, в принципе, подходит. Родители и пятеро детей. Получается как раз семь. Средняя матрешка.

— Боюсь, не совсем так…

Жуковский вопросительно вскинул голову, и Штыков скосил глаза на Капралова.

— Рассказывайте! — воскликнул Жуковский. — Луке Романовичу интересно не меньше моего!

— Как скажете… Видите ли, пятый ребенок, цесаревич Алексей, наследник престола, родился 30 июля 1904-го, а мы точно установили, что картина с нашей матрешкой была написана в конце весны того года.

— Выходит, матрешку сделали до его рождения?