Триумф безголовых

– О да неужто ты по мне соскучился? – Вездесущая ласково провела пальцем по небритой щеке «коронованного» урода. Будь я проклят, если она и правда с ним не заигрывала!

– А ты разве не скучала? – Другая рука главаря бесцеремонно залезла канафирке под одежду. Его приятели тоже осклабились, а носитель кирасы противно захрюкал, что, видимо, являло собой смех.

– Погреться, говоришь? – Псина вопросительно изогнула бровь. Но ломалась она недолго. – Пожалуй, это лучшее, что мне предлагали за последнюю неделю. Только ты будешь греть меня под одеялом один, без своих похотливых кабанчиков, лады?

– Чем же они плохи?

– Не в них дело. Просто день был слишком муторным. Боюсь, сегодня меня одной на всех не хватит.

«Кабанчики» после такого заявления враз сникли и издали дружный разочарованный выдох. А тот, что хрюкал, протянул удрученное «Ну-у-у во-о-от!» и хлопнул себя по коленям.

– Будь по-твоему, злючка, – сжалился над Псиной Тишайший. И, поднявшись на ноги, широким жестом пригласил даму в шатер. А когда та, виляя бедрами, проследовала внутрь, успокоил приятелей: – Эхма, братья, не ваш нынче день. Но я обещаю: в следующий раз Псина возместит вам все, что задолжала. И ублажит каждого с удвоенной силой. А сейчас извиняйте, мне пора спасать нашу черную сестру от холода, пока она вконец не замерзла…

Глава 21

Сквозь тонкие стены шатра до нас не доносилось ничего кроме сопения и возни. Видимо, по законам Тихого Братства здесь даже безудержному разврату предавались без криков и стонов. Что бы ни происходило сейчас в шатре, главарь и Вездесущая не нарушали спокойствие Оплота Безмолвия. Где, как я уже понял, возбранялось поднимать шум, ведь не зря же это место получило такое название.

Я невольно вспомнил о ван Бьере. Вот уж кто презирал в любовных играх тишину и покой! И это в его-то годы! А сколько сеновалов он разрушил в молодости, кувыркаясь и прыгая там со своими толстушками, и подумать страшно.

Однако еще страшнее было думать, как отразится на нем травма, полученная в «Конце всех дорог».

Помнится, в Дорхейвене у моего отца был конюх, которого однажды сбросила лошадь и тот ударился головой о коновязь. Бедолага выжил, вот только сильно при этом изменился. Не внешне, конечно же. Будучи раньше шутником и задирой, после выздоровления конюх стал нелюдимым заикой, у которого вдобавок дергался глаз. А еще он стал лунатиком и часто разгуливал во сне по двору. И нагулялся до того, что как-то ночью упал с лестницы и свернул себе шею.

Вот я и боялся, что Баррелия в придачу ко всем его бедам постигнет та же участь. И тогда мне придется взять у Псины яд и отравить его, ведь сумасшедшим он в Тандерстаде долго не проживет. Едва высунется на улицу, и его тут же схватят и казнят.

– Эй, сморчок! – вывел меня из мрачных раздумий оборванец, поигрывающий драгоценным кинжалом. – Ты чьих будешь? Кому «заказуху» носишь?

Я растерялся, не зная, что ответить. Псина не упоминала Тихим братьям о ван Бьере, а значит я тоже не имел права говорить им правду. Но и солгать у меня не получится. Я очень мало знал о воровском мире и моя ложь не выдержит проверку новыми вопросами.

Тем не менее и отмалчиваться нельзя – наверняка хозяева расценят это как неуважение.

– Извините, тихий сир, но я не помню, – развел я руками. – Когда мы убегали от храмовников, я треснулся головой о борт лодки и у меня отшибло память. Помню, мы плыли по реке, но что было раньше – как отрезало.

Прозвучало дерзковато. Даже слишком. Но что еще я мог сказать кроме неуклюжей шутки, если другие мои вероятные ответы были подавно непригодны.

Оборванец нахмурился и вперил в меня свои злые воровские глаза. Я же потупился, поскольку играть в гляделки с этим типом мне совсем не улыбалось. Хорошо, если он оценит мою наглость лишь в пару подзатыльников, а не полоснет ножом по горлу.

Но Тихий брат не стал меня наказывать. И даже браниться не стал. Зевнув, он лишь кивнул мне в ответ и вернулся к чистке своих ногтей.

– Правильно говоришь, сморчок, – заметил он, больше не глядя на меня. – Не мое это дело. Кто я тебе такой, чтобы ты передо мной объяснялся? Да и разве наша чернолицая сестра привела бы сюда кого попало?

Что ж, спасибо и на том. Все-таки приятно было сидеть в Оплоте Безмолвия рядом с подручными самого Тишайшего и знать, что они не считают тебя «кем попало». Хотя именно таким я здесь и был, разве нет?

Прочие оборванцы тоже потеряли ко мне интерес, продолжив выпивать и прислушиваться к тому, что творилось в шатре. Мне, конечно, в силу возраста тамошние звуки мало о чем говорили. Но Тихие братья разбирались в тонкостях этих возбужденных сопений. И то качали головами и посмеивались, то, наоборот, довольно кивали и салютовали бутылкой, когда главарь, по их мнению, показывал в любовной игре особую доблесть.