Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Эсмеральда, которой немало сегодня довелось убеждать, настаивая на собственной правоте, по инерции продолжала полемику. Она вздохнула и терпеливо, как непослушному ребёнку, объяснила:

— Не говорите плохо о старой Сибиль, мессир Тристан. Она дала мне лекарственные травы, несмотря на неприязнь, которую, не стану утаивать, испытывает к вам, и не взяла с меня ни единого су. А что касается упрямства, то я, право уж, не знаю, кто из нас двоих упрямей.

Тристан кружил по комнате. Странным казалось то, что этот приземистый, тяжёлый, закованный в броню человек умел ходить легко и бесшумно. Такой навык он приобрёл ещё в молодости, когда служил коннетаблю де Ришмону и выполнял довольно опасные поручения. Королевскому куму не раз доводилось красться, не выдавая своего присутствия — от ловкости зависела его жизнь.

— Башка Христова! Ты так расхрабрилась, что уже указываешь мне, как и о ком отзываться?! — верхняя губа прево по-звериному вздёрнулась, обнажая зубы до дёсен, глаза превратились в узкие щёлочки. — Не забывай, с кем имеешь дело, девка!

— Более того, — не испугалась цыганка, — я укажу вам во всём слушаться меня и принять лекарство, которое я для вас приготовила.

Ей приходилось поворачиваться, чтобы следить за каждым шагом Тристана и не позволять ему зайти со спины. Козочка, переступая ножками вслед за хозяйкой, запуталась в подоле её платья и тоненько заблеяла. Наклонившись, Эсмеральда высвободила Чалан и на мгновение выпустила врага из виду. Она тут же исправила свою оплошность, повернувшись к нему лицом, и состроила гримаску в ответ на оскал прево.

— А если я пошлю тебя ко всем чертям, маленькая лисица? — с кислой миной осведомился королевский куманёк. Он попытался сложить на груди руки, однако перевязь помешала ему совершить привычное действие. Тристан досадливо поморщился и дёрнул здоровой рукой. Он призадумался и, видимо, мысли его приняли неожиданное для него самого направление.

— Чертыхайтесь, проклинайте меня, на это вы мастер! Я отступлюсь. Тогда вам придётся или страдать от гноящейся раны, или вернуться к мэтру Куактье, — нанесла последний удар цыганская плясунья. — Пойдём, Чалан! — обратилась она к прижавшейся к её ногам козочке, делая вид, будто хочет уйти.

Удача в тот день неотступно сопутствовала Эсмеральде. Тристан л’Эрмит, лукаво зажмурившись, словно сытый кот, греющий бока на солнце, хохотнул, от чего у цыганки пробежал холодок по спине, и воскликнул:

— Goddorie! Вот так выбор между Сциллой и Харибдой! Что ж, я рискну отведать ведьмино зелье ради того, чтобы ты по своей воле коснулась меня. Позови сюда Жака, чтоб этот бездельник помог мне раздеться.

Бедняжка Эсмеральда только сейчас поняла, какую побочную сторону имеет её благой порыв. Ей придётся прикасаться к полуодетому мужчине, уже однажды владевшему её телом. Её природное целомудрие возмутилось, но идти на попятную и выказывать слабость перед Тристаном ей не хотелось ещё больше, чем оказаться в столь щекотливой ситуации. Она осталась.

Преодолевая стыдливость, трясущимися от волнения руками Эсмеральда, сняв повязку Куактье, обрабатывала рану, стараясь не смотреть на широкую грудь своего господина, на его старые шрамы, полученные в прежних битвах, и, главное, пытаясь не обращать внимания на довольную ухмылку на физиономии Великого прево. Цыганка усилием воли заставила себя сосредоточиться на мысли о том, что сейчас они не мужчина и женщина, оставшиеся наедине, а врач и больной. Процедура оказалась не из приятных, неопытность Эсмеральды причиняла лишние неудобства, но Тристан великодушно терпел, не выказывая недовольства. Промыв рану и наложив мазь, следуя указаниям Сибиль, цыганка забинтовала руку полоской чистого полотна. Тристан помог затянуть узел и с врачебными манипуляциями, таким образом, было покончено. Затем девушка протянула ему чашу с отваром.

— Выпейте, как обещали, монсеньор. Это питьё унимает лихорадку.

— Ты чёрта привяжешь к подушке*, мерзавка! — буркнул Тристан, но лекарство выпил.

Он был побеждён, повержен на лопатки, и по собственной своей воле. Разрешив цыганке обратиться к знахарке, Великий прево намеревался лишь развлечь свою соскучившуюся взаперти пленницу. Он рассчитывал, что старуха Сибиль, не раз подвергавшаяся опасности быть повешенной на ближайшем суку молодчиками из его стражи, не пустит просительницу дальше порога, однако Эсмеральда вернулась не с пустыми руками. Такая настойчивость вкупе с состраданием заставила королевского кума покориться, вверив свою жизнь девушке. Точно так же дикий зверь, инстинктивно оберегающий самые уязвимые участки своего тела, позволяет прикасаться к ним. Вряд ли, правда, она в полной мере оценила масштаб его доверия, а он — её жертвенности.