Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

*** Жак д’Арманьяк, герцог де Немур (1433-1477) — полководец, был обвинён в государственной измене и преступлениях против короля. Его дело вызвало широкий резонанс, следствие вели назначенные Людовиком XI комиссары во избежание вынесения оправдательного приговора. 4 августа 1477 герцог де Немур был казнён через отсечение головы на парижском Рынке.

========== Глава 14. Возвращение ==========

Тристан л’Эрмит возвратился в Плесси с чувством странника, после долгих лет отлучки ступившего на родную землю. Всё радовало его — и раскидистый дуб перед замком, и стены с вышками, и марширующие по двору шотландцы, и снующие туда-сюда псы. Даже расспросы Куактье и приторно-льстивое приветствие ле Дэна не вызвали в нём раздражения. Великий прево, отделавшись от них, поспешил к королю — одному из немногих людей, к которым наравне с чувством долга питал искреннюю привязанность.

Людовик отдыхал в своих покоях, украшенных уютными аррасскими гобеленами* с изображением сцен столь любимой им охоты. Сидя в кресле, утопая в мягких подушках, он положил ноги на резную скамейку и читал Вульгату**. К слову, издание, которое держал в руках властелин Франции, некогда вышло из-под столь ненавистного приснопамятному архидьякону Клоду Фролло пресса Гутенберга в типографии мейстера Геринга*** и его компаньонов «Золотое солнце» на улице Сен-Жак в Париже. Общество королю составлял крупный, ростом с телёнка пёс тигровой масти из доблестного братства булленбейсеров****, потеснивший с пьедестала Мистодена. Разлегшись в ленивой позе подле камина, он щурился на огонь, подёргивая обрубками ушей при треске поленьев.

В такие часы, когда Людовик коротал время в одиночестве здесь или в библиотеке, только самые верные придворные имели право беспокоить его. Тристан входил в число избранных. Король поспешно поднялся навстречу ему, отложив чтение. При этом хитрые глаза монарха радостно заблестели и сеть морщин расплылась в приветливой улыбке. Великий прево, преисполненный обожания, почтительно склонился перед своим повелителем, а тот коснулся губами его лба. Тигровый пёс поднял свою массивную голову и вновь улёгся, поняв, что пришедший человек друг хозяину и опасность никому не грозит.

— Тристан, мой славный Тристан, как же я соскучился по тебе! — обрадовано заговорил король. — Скажи, в порядке ли твоё здоровье? Рана не тревожит тебя?

— Я в полном здравии, сир, и рана совершенно затянулась благодаря заботливому уходу… — Тристан замялся.

Людовик понял недосказанное. Лукаво прищурившись, он кивнул куманьку:

— Да, видно, и впрямь женская любовь — лучшее лекарство. Ты доволен тем, что побыл дома?

— Мой дом подле вас, ваше величество! Я изнывал от тоски, лишённый возможности служить вам, как пристало мне по должности прево.

— И я несказанно рад твоему возвращению, верный мой страж, — вполголоса произнёс король.

Подозрительность и страх перед смертью ежедневно, ежечасно терзали Людовика, делая невыносимым отсутствие кого-либо из его любимцев. Государю наивно чудилось, будто бы фавориты охраняют его от неумолимой гостьи и, пока они в добром здравии, опасаться нечего и ему. Эта поистине детская вера укрепляла его волю. Вот почему Людовику не хватало куманька. Один ле Дэн не мог заменить Тристана. Оливье был хитёр, умён, осторожен, как лань на его гербе, он умел угадывать мысли, вовремя подать совет, сказать льстивое слово, поэтому король прощал ему все совершённые ошибки и ублажал его алчность. Оливье ле Дэн исполнял также и обязанности цирюльника и в этом ремесле он был действительно хорош. Людовик Одиннадцатый раз за разом переживал щекочущее нервы прикосновение острой бритвы к собственному горлу. Он доверял Оливье. Но его Дьявол не мог хранить монарший покой так же уверенно, как бесстрашный Тристан Отшельник, прибегая к мечу, петле и бесчисленным ловушкам, окружавшим Плесси-ле-Тур.

— Погляди, куманёк, какой подарок прислал наш старый друг Жак Копеноль! — Людовик указал на собаку. — Он тоже фламандец, как и ты. Он стерёг меня в твоё отсутствие.

Великий прево, хоть и равнодушен был к животным, выразил восхищение подарком чулочника из Гента, чьё дружеское расположение Людовик Одиннадцатый покупал щедрыми подачками. В отличие от мудрого, но неудачливого Гильома Рима*****, мэтр Копеноль, прячущий жестокость под маской лукавого весельчака, ещё лавировал на вершине народной любви. Далёк покуда был тот день, когда провидение отомстило ему, возведя на плаху, заставив повторить судьбу сломленных пытками, брошенных на потеху толпе Гюи д’Эмберкура и Гильома Гугоне, чьи головы палач отсёк по мановению поднятой руки чулочника. Жак Копеноль сидел ещё в своей лавочке, покидая её, чтобы сеять раздоры среди мятежных жителей Гента, совмещая ремесло торговца с должностью секретаря совета старейшин.