Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Великий прево пребывал не в духе даже по меркам своего обычного настроения, проклиная и чересчур меткого разбойника, и Куактье, чьи медицинские познания подвергал сильным сомнениям. Рана гноилась, рука отекла и плохо сгибалась, не спадал жар, мучила тошнота. Ругательства, пущенные вдогонку лесному стрелку, не могли достичь ушей того, чья душа отлетела от тела, но брань в адрес живого Куактье последнему весьма досаждала. Надо отдать справедливость королевскому лекарю, он делал всё от себя зависящее, но он был человеком своего времени, стеснённым в выборе лекарственных средств, а пациент его слишком упрям и неблагодарен. В конце концов Тристану надоело бездействие и он испросил у короля позволения наведаться в Тур. Людовик, помня прежнее обещание и желая наградить услужившего ему куманька, отпустил его к вящей радости мэтра Куактье. Впрочем, сей эскулап, без излишней скромности, полагал, что самое позднее на следующий день Тристан вернётся под его наблюдение, поскольку во всей Турени не сыщет лекаря искуснее.

Эсмеральда безмерно поразилась, когда королевский кум явился к ней с рукой на перевязи. По природе своей отзывчивая к чужим страданиям, она особо трепетно относилась ко всякого рода ранениям после происшествия с Фебом в каморке у Фалурдель. В глазах цыганки Тристан Отшельник был злобным зверем, но и зверь у добросердечного человека вызывает сочувствие, которого подчас не заслуживает. Жалость, возникшая в душе девушки при виде пострадавшего, перевесила даже страх.

— Что с вами произошло, мессир? — спросила она.

— Зацепило стрелой во время схватки с разбойниками, — небрежно ответил Великий прево, польщённый, однако, проявленным к нему вниманием. — Мэтр Куактье подлатал меня, да несколько неудачно. Авось вдали от этого напыщенного павлина рана скорее заживёт. Пустяковая царапина, право, не стоящая беспокойства!

— Хорошенькие пустяки! — заметила цыганка.

— Одной отметиной больше на моей исполосованной шкуре. По правде сказать, — он повёл здоровым плечом и покосился на девушку, — рука ещё ноет и плохо двигается, да лихорадка, будь она неладна, никак не пройдёт. Но я уже просто не мог видеть, как Куактье набивает себе цену в глазах его величества, и предпочёл сбежать.

Эсмеральда, изумлённая столь безответственным отношением к собственному здоровью, с укоризной воскликнула и принялась отчитывать Великого прево, словно перед ней стоял мальчишка, а не свирепейший из мужчин Франции. Ласточка, пикируя, нападала на ястреба, испытывая его терпение. Ястреб робел перед смелой пичужкой, выкликающей гневно и звонко:

— О, как легкомысленно! Вы готовы ходить с незалеченной раной, лишиться руки, а то и умереть, лишь бы не дать сопернику возможности выслужиться перед королём! Что же ужасного в том, если мэтр Куактье, о котором вы всегда отзываетесь с такой неприязнью, окажет вам помощь? Ведь вы, отказавшись от лекаря, делаете хуже себе, а не ему!

В её взгляде, обращённом к нему, Тристан прочёл сострадание. Это поразило его в самое сердце. До сих пор никто не жалел его, за исключением короля, или, может быть, матери в далёком полузабытом детстве. Тристан не привык к жалости, считая её уделом слабых. Но та, которой он причинил столько страданий, искренне беспокоилась о нём, вновь выказав способность забывать дурное. Очередной пример милосердия по отношению к врагу тронул его, отозвавшись приливом нежности, какие только одна Эсмеральда умела вызывать в нём.

Цыганка представила на месте королевского кума капитана де Шатопер. С какой самоотверженностью она выхаживала бы его, дежуря у его ложа дни и ночи напролёт! Она бы меняла ему повязки, подавала лекарство, исполняла мельчайшие просьбы. Но Феб пребывал далеко и не нуждался в её помощи. Да и Эсмеральда смыслила во врачевании ещё меньше, чем Куактье.

— Если бы я умела распознавать целебные травы! — горячо воскликнула цыганка. — Я бы тогда залечила вашу рану! Но, увы, эти знания от меня сокрыты. Да и какие травы в преддверии зимы?

Давно, когда Эсмеральда была совсем ребёнком, с её табором путешествовала старуха-знахарка. Никто не знал, сколько ей лет, никто не помнил её молодой, словно она жила от сотворения мира. Эсмеральда застала её совсем дряхлой, беззубой, почти слепой и с трудом передвигавшейся, но всё же не бросающей своего дела. Она собирала растения, из которых готовила всяческие снадобья, лечила собратьев, и многих, казавшихся безнадёжными, поставила на ноги. Старуха помогала только своим и никому не выдавала тайн врачевания. Когда она умерла, табор будто осиротел, оставшись без защиты.

Цыганка, воскресив в памяти воспоминания, решила попытать удачу.

— Вам всё ведомо, мессир Тристан. Скажите, нет ли в городе или в его окрестностях женщины, занимающейся лечением травами?

Королевский кум, действительно знавший всё обо всех, ответил с долей пренебрежения: