Тристан из рода л'Эрмитов (СИ)

Тристан, проверяя вверенные ему угодья, заметил то, что ему не понравилось. Был ли то след человеческой ноги на тропе, содрана ли кора на дереве, появился ли иной незаметный постороннему глазу знак, но Тристан насторожился. Ноздри его жадно раздулись, втягивая воздух, сердце возбуждённо заколотилось. Вернувшись в замок, он совещался о чём-то с командиром отряда шотландцев, а на следующий день отряд шотландской гвардии и стража прево снова прочёсывали лес. Тристан искал причину того, что его насторожило, искал дотошно и неутомимо. В такие дни он пренебрегал сном и пищей. Чужак, посягнувший на запретные земли, мог заранее считать себя обречённым.

========== Глава 11. Схватка с лесными братьями ==========

Двурогий месяц заливал серебристым светом древнюю землю Турени с её холмами, лесами, полями, виноградниками, крестьянскими лачугами, замками, храмами, зубчатыми стенами Тура, мирно катящимися водами Луары. Вид представлялся до того живописен, что любой путник непременно остановился бы, чтоб полюбоваться им. Однако отряду всадников, пробирающемуся в безмолвии по извилистой лесной тропе, не было никакого дела до ландшафта. То был Великий прево со своей стражей. Он выследил чужаков и собирался поймать их в силок. Люди, верно следовавшие за начальником, походили не то на волчью стаю, не то на разбойников, вышедших на большую дорогу. Сходство со злоумышленниками усиливалось за счёт вороватости их движений. Никто не произносил ни слова, только изредка всхрапывали кони.

Ночную тишину нарушил равномерный плеск воды, словно невидимая прачка колотила вальком мокрое бельё. Плюх, плюх, плюх… Отряд остановился.

— Девы-стиральщицы! — не выдержав, зашептал один из всадников и истово перекрестился. — Плохая примета, господин прево! Тот, кто увидит их, не проживёт и месяца.

— Какие девы, Пти-Андре?! — вполголоса рявкнул Тристан, развернувшись к возмутителю спокойствия. — Длинный, как туаз*, а ума с горошину. То выдра ловит рыбу в лесном ручье!

— Девы-стиральщицы полощут покойничьи саваны при лунном свете, — не унимался перепуганный солдат, выделявшийся среди собратьев гренадерским ростом, за который и получил шутливое прозвище. — Я слышал их, когда мальчонкой шёл с матерью поклониться мощам Святого Мартина и ночь застигла нас в пути. Матушка моя скончалась на следующую же неделю.

Кавалькада, растянувшись гуськом по тропе, обеспокоенно топталась на месте. Те, кто ехал в хвосте, не понимали причины задержки. Передние с опаской смотрели на командира, ожидая его действий. Таинственный плеск, подкреплённый рассказом товарища, вызывал недоумение и суеверный страх перед неведомым.

— Godverdomme! ** Пти-Андре, если ты сейчас не захлопнешь свой гнусный рот, я сам снесу тебе башку, клянусь Магометом! — зарычал взбешённый Тристан Отшельник. — Молчите! Чуете, потянуло дымом костра? Мы уже близко, здесь их логово!

Нарушителями, опрометчиво забредшими на королевские угодья, были головорезы, давно промышлявшие грабежами на дорогах и набегами на деревни. Дикие и осторожные, как звери, всё лето они скрывались от преследующих их солдат в глухой чащобе, но холод выгнал их ближе к жилью. Возможно, разбойники скоро ушли бы дальше, не попади ненароком в поле зрения Тристана л’Эрмита. Закон был грубо ими попран, за что им надлежало расплатиться своими жизнями.

Оставив лошадей на попечении коноводов, Великий прево и его стражники подкрались вплотную к лежбищу бродяг, окружая лагерь плотным кольцом. Дозорный, продремавший самый опасный час, вскрикнул, предупреждая своих, и упал, забулькав перерезанным горлом. Тристан оскалился, недовольный помаркой, допущенной подчинёнными. Чуткие бродяги всполошились и ставка на внезапность нападения рухнула. Неужто Пти-Андре оказался прав и дурная примета сработала?

— Взять их! — отрывисто приказал Тристан.

Схватка оказалась короткой и жаркой. Застигнутые врасплох разбойники спросонок бестолково заметались, попадая прямо в руки стражникам. Те же, кто успел схватиться за оружие, оказывали сопротивление в отчаянной попытке вырваться, и даже смогли нанести нападавшим некоторые повреждения.

Один оборванец, укутанный, как гусеница коконом, ворохом разнообразных лохмотьев, дрожащими от ужаса и ненависти руками нацелил самострел на воина, в котором признал предводителя стражников. Стрела пронзительно пропела в воздухе и вонзилась Великому прево в левую руку, как раз пониже наплечника. Стражник, мстя за ранение начальника, ринулся на бродягу, намереваясь зарубить его.

— Не трожь его! Он мой! — упредил Тристан. Его ледяные серые глаза сверкали от ярости.