Читаем Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая полностью

Как мы помним, Николай Гартман и Роман Ингарден, хорошо понимая суть проблемы «формы и содержания», ввели в эстетику понятие «эстетического предмета», некоего идеального продукта деятельности сознания, возникшего на основе восприятия эстетического объекта[73]. Ингарден предлагал даже именно его и считать подлинным произведением искусства, а то, что мы традиционно называем произведением искусства, понимать лишь как его «бытийную основу». Об этом мы уже, по-моему, как-то говорили в нашей переписке. Я в своей «Эстетике» ввел, опираясь на понятие эстетического предмета феноменологов, все-таки более привычные для русской эстетической традиции понятия художественного образа и художественного символа в своем осмыслении, развивающие понимание художественного содержания. Указав выше на определенное (почти) тождество понятий «художественное содержание», «художественная форма» и «форма-содержание», я хочу теперь показать и их некоторое смысловое различие. Будучи тождественными в том плане, что все они работают на художественность произведения искусства и даже являют ее нашему эстетическому сознанию, они различаются тем, что первые два обозначают разные уровни третьего, как наиболее общего обозначения. Поэтому в некоторых случаях имеет смысл говорить и о художественном содержании как о более духовных уровнях формы-содержания, реализующихся в духовном мире субъекта, и о художественной форме как уровнях формы-содержания, в какой-то мере локализованных в самом материально данном произведении искусства и частично поддающихся вербальному описанию.

Поэтому, размышляя о художественном содержании, я и ввел понятия художественного образа и художественного символа, о которых мы уже неоднократно говорили[74]. Это то мощное духовно-эмоциональное, не поддающееся словесному описанию поле, которое возникает во внутреннем мире субъекта восприятия в момент контакта с произведением искусства, нередко переживается им как прорыв в какую-то неведомую ему дотоле реальность высшего уровня, сопровождающийся сильным духовным наслаждением, неописуемой радостью. Для каждого произведения искусства оно предельно конкретно и в то же время относительно субъективно, ибо во многом зависит от личности реципиента и конкретной ситуации восприятия. Художественное содержание — это та невербализуемая «истина» бытия (по Хайдеггеру), которая существует и открывается только в данном произведении, то «приращение» бытия (по Гадамеру), которое осуществляется здесь и сейчас (в момент восприятия) и о нем ничего нельзя сказать вразумительного на формально-логическом уровне; наконец, тот дух произведения искусства, о котором писал Адорно.

Ряд философов и эстетиков употребляют понятие «истина произведения» в смысле, близком к тому, который я усматриваю в понятии художественного содержания. При этом не следует забывать, что категории «истина» и «содержание» пришли в эстетику из философии, и именно поэтому их эстетический смысл часто отождествляется с гносеологическим, что в принципе некорректно для эстетики и часто вводит в заблуждение. Если речь идет об истине и содержании, то понятно, что в конечном счете имеются в виду какие-то «знание» и «по-знание». И искусство нередко сводят к специфической форме познавательной деятельности[75]. Это и допустимо, и недопустимо одновременно. Здесь выявляется одна из сущностных антиномий искусства. Описанный выше процесс актуализации художественного содержания и шире — формы-содержания может быть понят в каком-то смысле и как приращение знания. Однако это такое специфическое знание, точнее — бытие-знание, которое практически не имеет ничего общего с другими формами знания: ни с научным, ни с философским, ни с религиозным, ни с историческим. Это художественно-эстетическое знание (если уж кто-то не может отказаться от этого понятия), реализующееся в пространстве «произведение-реципиент» (в художественном пространстве[76]) и не поддающееся никакой иной формализации, кроме той, в которой оно существует, т. е. принципиально неописуемо.

Исходя из всего сказанного, можно заключить, что художественное содержание, ради которого собственно и создается подлинное произведение искусства, — эта та глубинная сущностная часть произведения искусства, те внутренние уровни формы-содержания, о которых в идеале, т. е. на метафизическом уровне, можно сказать только одно: это событие явления неописуемой реальности полноты бытия в сознании реципиента в момент активного созерцания произведения, которая переживается им именно как реальность, притом более высокого уровня, чем окружающая его чувственно воспринимаемая реальность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное