Как мы помним, Николай Гартман и Роман Ингарден, хорошо понимая суть проблемы «формы и содержания», ввели в эстетику понятие «эстетического предмета», некоего идеального продукта деятельности сознания, возникшего на основе восприятия эстетического объекта[73]. Ингарден предлагал даже именно его и считать подлинным произведением искусства, а то, что мы традиционно называем произведением искусства, понимать лишь как его «бытийную основу». Об этом мы уже, по-моему, как-то говорили в нашей переписке. Я в своей «Эстетике» ввел, опираясь на понятие эстетического предмета феноменологов, все-таки более привычные для русской эстетической традиции понятия художественного образа и художественного символа в своем осмыслении, развивающие понимание художественного содержания. Указав выше на определенное (почти) тождество понятий «художественное содержание», «художественная форма» и «форма-содержание», я хочу теперь показать и их некоторое смысловое различие. Будучи тождественными в том плане, что все они работают на художественность произведения искусства и даже являют ее нашему эстетическому сознанию, они различаются тем, что первые два обозначают разные уровни третьего, как наиболее общего обозначения. Поэтому в некоторых случаях имеет смысл говорить и о художественном содержании как о более духовных уровнях формы-содержания, реализующихся в духовном мире субъекта, и о художественной форме как уровнях формы-содержания, в какой-то мере локализованных в самом материально данном произведении искусства и частично поддающихся вербальному описанию.
Поэтому, размышляя о художественном содержании, я и ввел понятия художественного образа и художественного символа, о которых мы уже неоднократно говорили[74]. Это то мощное духовно-эмоциональное, не поддающееся словесному описанию поле, которое возникает во внутреннем мире субъекта восприятия в момент контакта с произведением искусства, нередко переживается им как прорыв в какую-то неведомую ему дотоле реальность высшего уровня, сопровождающийся сильным духовным наслаждением, неописуемой радостью. Для каждого произведения искусства оно предельно конкретно и в то же время относительно субъективно, ибо во многом зависит от личности реципиента и конкретной ситуации восприятия. Художественное содержание — это та невербализуемая «истина» бытия (по Хайдеггеру), которая существует и открывается только в данном произведении, то «приращение» бытия (по Гадамеру), которое осуществляется здесь и сейчас (в момент восприятия) и о нем ничего нельзя сказать вразумительного на формально-логическом уровне; наконец, тот дух произведения искусства, о котором писал Адорно.
Ряд философов и эстетиков употребляют понятие «истина произведения» в смысле, близком к тому, который я усматриваю в понятии художественного содержания. При этом не следует забывать, что категории «истина» и «содержание» пришли в эстетику из философии, и именно поэтому их эстетический смысл часто отождествляется с гносеологическим, что в принципе некорректно для эстетики и часто вводит в заблуждение. Если речь идет об истине и содержании, то понятно, что в конечном счете имеются в виду какие-то «знание» и «по-знание». И искусство нередко сводят к специфической форме познавательной деятельности[75]. Это и допустимо, и недопустимо одновременно. Здесь выявляется одна из сущностных антиномий искусства. Описанный выше процесс актуализации художественного содержания и шире — формы-содержания может быть понят в каком-то смысле и как приращение знания. Однако это такое специфическое знание, точнее — бытие-знание, которое практически не имеет ничего общего с другими формами знания: ни с научным, ни с философским, ни с религиозным, ни с историческим. Это художественно-эстетическое знание (если уж кто-то не может отказаться от этого понятия), реализующееся в пространстве «произведение-реципиент» (в художественном пространстве[76]) и не поддающееся никакой иной формализации, кроме той, в которой оно существует, т. е. принципиально неописуемо.
Исходя из всего сказанного, можно заключить, что художественное содержание, ради которого собственно и создается подлинное произведение искусства, — эта та глубинная сущностная часть произведения искусства, те внутренние уровни формы-содержания, о которых в идеале, т. е. на метафизическом уровне, можно сказать только одно: это событие явления неописуемой реальности полноты бытия в сознании реципиента в момент активного созерцания произведения, которая переживается им именно как реальность, притом более высокого уровня, чем окружающая его чувственно воспринимаемая реальность.