Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая

Много внимания проблемам художественной формы уделил в своей «Эстетике» (1953) Николай Гартман. Здесь не место углубляться в эту интересную теорию, приведу лишь одну его максиму, созвучную нашему разговору: «Художественное содержание есть, по существу, сама форма»[65]. И именно поэтому он считал необходимым уделить большое внимание изучению собственно художественной формы, ее многоаспектности, многослойности, метафизике, которую он фактически связывал с эстетической сущностью формы, т. е. с художественностью, которую он прежде всего видел в красоте, доставляющей эстетическое наслаждение созерцающему субъекту.

Интересно, что Гартман ставил под сомнение определение эстетической формы через выражение, полемизируя, видимо, в первую очередь, с Кроче, так как «Диалектику художественной формы» Лосева он вряд ли знал. Гартман резонно задавал вопрос: «выражением чего» тогда она является[66], хорошо сознавая, что выражаемое само возникает только в процессе художественного выражения. Возможно, знай он книгу Лосева, не стал бы возражать против его понимания формы как выражения. Поэтому он принципиально разграничивал произведение искусства как ничего не выражающее из вне его находящегося от «понятия», которое всегда выражает что-то вне его существующее. Отсюда его до сих пор актуальное определение произведения искусства: «Художественное произведение имеет свою сущность в себе самом, понятие имеет ее вне себя… Художественное произведение есть целое и именно так крепко замкнутое в себе, что оно для полного обнаружения своего содержания созерцающему не нуждается ни в какой внешней для него связи… Больше того, оно не только не зависит от связей, которые не содержит в себе, но, наоборот, со своей стороны, выделено из реальной связи жизни, знания и понимания, отделено от нее и полностью основано на себе самом. И поэтому оно имеет силу отделять также созерцающего и переводить его в совсем другой мир являющегося»[67].

Как мы видели, все это хорошо понимал и Лосев, но он не отказывался от понятия «выражение», а пытался объяснить его через свою антиномию адеквации, т. е. усмотреть в художественном выражении глубинную диалектику выражаемого и выражающего, т. е. диалектику художественной формы (или равно диалектику художественного содержания), что я обозначаю понятием «форма-содержание». Относительно же самозамкнутости и самодостаточности художественного произведения (художественной формы) и Лосев, и Гартман были едины, хотя и выражали эту мысль совершенно по-разному.

У Теодора Адорно художественное содержание обозначается как «дух произведения искусства», который формирует произведение и одновременно сам «самоосуществляется» в процессе этого формирования, т. е. имеет свое бытие только и исключительно в художественной форме конкретного произведения. По существу он повторяет идею автономии произведения искусства, уже рассмотренную нами у Лосева и Гартмана, но выражает ее через вводимое им понятие «духа произведения». На этом стоит остановиться несколько подробнее, так как весь нынешний наш разговор о «форме-содержании» возник в контексте размышлений о «духе сюрреализма» и имеет смысл понять, какое отношение этот «дух» имеет к «духу» произведения искусства Адорно.

Я не буду утомлять вас, дорогие коллеги (мой ответ на письмецо Н. Б. перерастает в какой-то достаточно серьезный — чем и пугает меня — теоретический разговор, поэтому я обращаюсь уже ко всей триаложной братии), подробным изложением эстетических идей, пожалуй, последнего представителя чисто философской эстетики, тем более что со многими из них у меня нет никаких пересечений и точек соприкосновения, но кратко остановлюсь только на его «духе». Эта его находка представляется мне вполне удачной и показывающей, насколько трудно в эстетике подбирать понятия, хотя бы более или менее выражающие суть процессов и феноменов, которыми она пытается заниматься как философская наука.

Сразу прошу простить меня за длинные цитаты, но философов немецкой школы, как вы понимаете, нет смысла пересказывать. Точнее их еще никто не научился выражать словесно самые сложные явления бытия и сознания. Разве что Лосев в русскоязычной литературе приблизился к этому.

Итак, главные «определения» (точнее, описания) Адорно «духа произведения искусства».

«То, благодаря чему произведения искусства, становясь явлением, представляют собой нечто большее, чем то, что они есть, — это их дух. Определение искусства через дух близко тому определению, согласно которому они представляют собой феномены, являющееся, а не слепые явления. То, что проявляется в произведениях искусства, находясь в неразрывной связи с явлением, но в то же время не являясь идентичным с ним, — это их дух. Он делает произведения искусства, эти вещи в ряду других вещей, „другим“ в качестве предметно-вещного, причем они могут стать этим „другим“ только в качестве вещей, и не в результате их локализации в пространстве и времени, а вследствие присущего им процесса овеществления, который делает их равными самим себе, тождественными с собой».