Возможно ли созерцание таких Ликов? Думаю, что полностью такую возможность исключить нельзя, поскольку человек предназначен к богоообщению, что согласно свт. Феофану Затворнику и является подлинной целью христианской жизни. Более того, отцы Церкви, опираясь на свидетельство Священного Писания[138] и собственный духовный опыт[139], учили о возможности реального и осознанного обожения: «Бог сделался человеком, чтобы человек стал богом (по благодати)», поэтому для таких «богов» кантовские границы чистого разума переходимы с завидной легкостью во всех мыслимых и немыслимых направлениях. «Срастворившись с умом Божиим, разум человека… может быть введен Им и в тайны бытия» (Ф. 3). Но в действительности, если такие познавательные созерцания и имели место, то их результаты остались сокровенной истиной, хранимой в глубинах внутренней жизни и не отразившейся на общем ходе развития европейской культуры Нового времени.
Тогда все рассуждения об архетипах являются плодом благочестивых гипотез, не имеющих никакого практического значения для человеческой жизни? Тогда правы ученые, отвергнувшие гипотетические представления о реальности духовного мира и занявшиеся изучением природы — такой, какой она предстоит внешним чувствам[140]? Но такая установка неизбежно ведет к умерщвлению человеческой души со всеми вытекающими из этого факта последствиями, очень наглядно ощутимыми в современной жизни. На опасность такого отвержения религиозных мифов и символов неоднократно стревогой указывал Карл Густав Юнг: «Современный человек не понимает, насколько его „рационализм“ (расстроивший его способность отвечать божественным символам и идеям) отдал его на милость психической „преисподней“… Его моральная и духовная традиция распалась, и теперь он расплачивается за это повсеместное распадение дезориентацией и разобщенностью» (Подход к бессознательному). Опять-таки это не тема моего письма, но нельзя избежать вопроса о гносеологическом фундаменте духовного познания и о тех последствиях, как для индивидуальной, так и культурной жизни целых эпох, когда по тем или иным — иногда очень убедительно звучащим — основаниям отказываются от познавательного отношения к миру архетипов (эйдосов, творящих моделей) и довольствуются либо абстрактными и лишенными познавательной конкретности догматическими утверждениями, принимаемыми на веру, либо, отрицая такую бессодержательную (в познавательном смысле) позицию, приходят к нигилистическому забвению духовного измерения бытия, тем самым подвергая человеческое существование риску — катастрофического по своим экзистенциальным последствиям — выпадения из подлинной действительности (по Апокалипсису, «смерть вторая»).
Не буду далее предаваться бесплодной критике, а постараюсь взглянуть на дело с позитивной стороны. Допустим, что мы — подобно средневековым теологам — убеждены в реальности духовно-божественных архетипов, тогда уместно спросить себя: какие средства находятся в нашем распоряжении, чтобы встать к этому миру в познавательное отношение? Каким образом невидимое способно стать видимым? В духе ареопагитического богословия нужно сказать: такая возможность имеется без того, чтобы закрыть глаза на ограниченность нашего земного рассудка. Она связана с — коренящейся в духовных основах человеческой природы — способностью посредством символов, воспринимаемых внешними чувствами, восходить к ноэтическим реальностям (СН).
Следуя Дионисию Ареопагиту, Иоанн Дамаскин отмечал, что человек «не в состоянии подниматься до созерцания духовных предметов без посредства символов», облекающих «некоторыми образами как предметы простые, так и не имеющие образов». Под предметами, не имеющими видимых образов, подразумеваются духовные парадигмы (образцы видимых созданий). Наиболее явно такой тип символизации, согласно Дионисию Ареопагиту и Иоанну Дамаскину, дан в Священном Писании. Оно «создает образы и виды, и очертания невидимых и бестелесных предметов».
Другой тип символизации невидимого посредством видимого византийские теологи находили в природе. «В тварях мы замечаем образы, прикровенно показывающие нам божественные отражения» (Ин. Д.). Свт. Феофан Затворник советовал христианам, желающим углубить свою внутреннюю жизнь «всему вообще, с чем необходимо встречаться, — вещам, лицам, случаям — дать духовное знаменование».