Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Дорогой Виктор Васильевич, я излагаю прекрасно известные Вам тексты только для того, чтобы еще раз убедиться в общности наших воззрений на реальность мира прообразов (эйдосов). Опять-таки при самых различных способах оформления наших интуиций. Если это так, а я надеюсь, что так и нам не надо убеждать друг друга в наличии парадигм тварного мира, то теперь перейду к вопросу о парадигмах (образцах) произведений искусства. Здесь много неясного. Мы уже как-то затрагивали эту проблему, но быстро перешли к другим темам. Осталось чувство некоторой недоговоренности. Теперь же в ходе обсуждения сфинксовых загадок символизма и мифологии вполне уместно продолжить разговор, некогда прерванный на самом интересном месте. Если, как я полагаю, мы признаем реальность парадигм тварного мира (для искусства и эстетики это признание-непризнание не столь важно), но сами никогда не стремились к их непосредственному познанию, то в отношении искусства ситуация носит совсем иной характер. Здесь мы накопили действительный опыт, который, однако (по крайней мере в моем случае), нуждается в дальнейшем прояснении. Поэтому перехожу от рассмотрения вопроса о парадигмах тварного мира к проблеме парадигм произведений искусства. Предлагаю ограничить поле рассмотрения только сакральным искусством (христианским; с экскурсом в ветхозаветные времена).

(25.04.13)

…Да, некоторая недоговоренность…

…Этим вздохом я и хотел ограничиться, дабы затем с легкой душой, свободной от полемического бремени, воспарить к эстетическим первообразам, однако сегодня утром вместо парения решил успокоить свою несколько встревоженную совесть, невнятно бубнившую о том, что все-таки не мешало бы для ее (совести) очистки заглянуть в том «Триалога» и перечитать письма, в которых мы обменялись мнениями о существовании прообразов (архетипов) произведений искусства…

…Преодолевая лень, приготовился к утомительным поискам забытых текстов и, вот, нате, многостраничный том открылся на нужном месте, но не в утешение мне, пробудив своего рода гамлетовские колебания: оказывается, что уже ясно обрисованы (хотя и кратко) наши позиции… стоит ли тогда снова воскрешать «дела давно минувших дней»; очень уж не хочется возвращаться на давно оставленное поле брани и возобновлять былую полемику, и не только из-за ослабевших лап с аккуратно подстриженными когтями (о клыках же… молчание… молчание), сколько из-за первоначального намерения написать нынешнюю эпистолу, так сказать, в гимническом стиле, воспев сферу отрешенности, в которой мирно покоятся сакральные архетипы и, вот, пожалуйста, опять возникает злостно нероновский повод «сыграть на лире»…

В свое время мы мудро прекратили полемику и перешли к более успокоительным темам; я увлекся описанием выставки «Следы духовного», а Вы прислали мне очерк об эстетических воззрениях Ивана Ильина; так неужели начинать все сначала?

Нет, не буду начинать сначала; продолжу это письмо как ни в чем не бывало; конечно, тогда неизбежны некоторые повторения мыслей и ссылок на священные и несвященные тексты, так что простите великодушно; к тому же речь пойдет об архетипах в несколько ином ракурсе и с прицелом на прояснение проблемы канона.

Итак, возвращаюсь к вопросу: существуют ли парадигмы (образцы) для произведений искусства в той же степени духовной реальности, в каковой существуют парадигмы для явлений природного мира? Конечно, имеется немало людей, для которых и такие парадигмы природы относятся к области дикой фантастики и неправомерных гипотез, как и подлежит отрицанию сама мысль о существовании автономного мира идей (эйдосов), но, как мне кажется, для нас не подлежит сомнению возможность эйдетических созерцаний (по меньшей мере в гуссерлианских горизонтах и пределах).

Далее от «мы» перехожу к «я», т. е. буду говорить о своем понимании проблемы эстетических парадигм, памятуя о былых расхождениях при разговоре на эту тему.

Как и в письме (01–07.10.08), опубликованном в первом томе «Триалога» (с. 519), я исхожу из признания существования парадигм (образцов) сакрального искусства прежде всего на основании свидетельств, данных в Священном Писании. В «Исходе» говорится о том, что Господь (известно, что за этим мало говорящим словом скрывается непроизносимое подлинное Имя Божие)[141] повелел Моисею «устроить святилище» (скинию), в которой Он будет обитать с «сынами Израилевыми». — «Все, как Я показываю тебе, и образец скинии и образец всех сосудов её, так и сделайте» (Исх. 25,9). В Вульгате «образец» переведен словом similitudo (сходство, подобие, схожесть, сродство) (Исх. 25,9) или словом exemptum (образец, отображение, копия, модель) (Исх. 25,40). Это богатство смысловых оттенков, несомненно, надо учитывать при разговоре об образцах. Они, согласно Св. Писанию, были показаны Моисею на горе. Гора — прадревний символ, указующий на духовный мир, к эйдетическому созерцанию которого приходят в результате мистериальной инициации. «Смотри, сделай их по тому образцу, какой показан тебе на горе» (Исх. 25,40).