Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга первая

Все эти ссылки на Священное Писание для подтверждения моего тезиса о существовании вечных (метафизических) парадигм (образцов) произведений сакрального искусства Вы нашли «неубедительными» (Триалог. С. 524).

Некто в черном: Ты же не хотел полемизировать.

Я: Ну, не хотел, а теперь захотел.

Некто в черном: Капризный ты какой-то стал… неприятный… зубы что ли тебя доконали…

Не в капризе и зубах дело, а в принципах. Все-таки желательно в ходе собеседований прийти к положительным результатам, метафизическому синтезу различных подходов, а не просто довольствоваться обменом царапками. Основания для такой надежды у меня — и надеюсь у Вас — несомненно, имеются.

Вы пишете о неубедительности моей «апелляции к религиозным источникам», поскольку я «нигде не акцентирую внимание на сущности искусства — его художественности» (с. 524). В «Исходе» речь идет «не о произведении искусства, а о чисто культовом предмете, который мог быть реализован и в художественной форме, и не в художественной. Работодателя (это Вы о Господе или о Моисее? — В. И.), согласно тексту (какому? — В. И.), совершенно не волновал этот аспект дела (Вы уверены? Вы Его, прости Господи, об этом спрашивали? — В. И.). Об эстетическом качестве формы скинии ничего нет ни в Писании, ни, кажется, и у отцов Церкви» (с. 524). Хорошо, но разве Вы сами не признаете существования в прошлом имплицитной эстетики? Вы прекрасно пишете о том, что «выявление имплицитной эстетики сопряжено с определенными методологическими трудностями… Трудность эта существует, однако она связана не столько с тем, что древность не знала на уровне ratio науки эстетики (думаю, что странно было бы требовать таких познаний от Моисея, хотя будучи научен „всей мудрости египетской“ (Деян. 7,22) он несомненно был знаком с канонами сакрального искусства эпохи Нового царства, отличавшегося высокими художественными достоинствами. — В. И.), ибо уже тогда существовала эстетическая реальность (курсив мой. — В. И.) …с самими принципами подхода к древним текстам, с мерой корректности их интерпретации. И в этом все дело. На мой взгляд, эстетически-художественные качества скинии имплицитно содержатся в описании ее парадигм (образцов).»

Давайте отрешимся от вопроса об исторической подлинности описаний, данных в «Исходе». Возьмем все ситуацию в архетипическом измерении. Бог открывает посвященному архетип нерукотворной скинии: «Когда разум Моисея, — писал святитель Григорий Нисский, — был очищен этими (данными Богом на Синае. — В. И.) законами, он был возведен к еще более высокой ступени посвящения в таинства, когда Божественная сила явила ему сразу всю скинию (курсив мой. — В. И.)» (49 а). О существовании небесной скинии говорится и в Новом Завете: «Христос, Первосвященник будущих благ, пришед с большею и совершеннейшею скинию, нерукотворенною (tabernaculum non manufactum)» (Евр. 9, 11). В Апокалипсисе неоднократно упоминается о небесном храме как духовной реальности: «…я взглянул, и, вот, отверзеся храм скинии свидетельства на небе (templum tabernaculi testimonii in caelo), и вышли из храма семь Ангелов» (Ап. 15, 5–6). — «И отверзся храм Божий на небе (templum Dei in caelo) и явился ковчег завета Его в храме Его» (Ап. 11,19). Может ли быть такой образец (парадигма) лишенным эстетических достоинств, если признать в Боге источник Красоты? Согласно Дионисию Ареопагиту, «сверхсущественное же Прекрасное называется Красотой потому, что от Него сообщается собственное для каждого очарование всему сущему; и потому, что Оно — Причина благоустроения и изящества всего» (DN 4, 7).

Красота — Имя Божие. Все исходящее из этого источника прекрасно. «Прекрасным мы называем то, что причастно Красоте, а красотой — причастие к делающей красивым Причине всяческой Красоты» (там же). Этим чувством причастности к божественной Красоте пронизано все средневековое искусство. В Новое время оно заметно ослабло, однако еще Шеллинг с полной ясностью указывал на Бога как на «первопричину всякого искусства». — «Бог есть источник идей. Только в Боге пребывают изначально идеи. Искусство же есть изображение первообразов (курсив мой. — В. И.); итак, Бог есть непосредственная первопричина, конечная возможность всякого искусства, Он сам источник всякой красоты (курсив мой. — В. И.)» (Философия искусства). Следуя Шеллингу и опираясь на собственный эрмитажный опыт, я писал в начале «Метафизического синтетизма» (1968): «Бог является основанием Красоты. Высшая напряженность бытия Красоты — приближение к Богу. Ослабление бытия Красоты есть удаление и забвение Бога».