Три мушкетера. Том первый

 Д'Артаньянъ ничего не сказалъ Портосу объ его ранѣ и о женѣ прокурора. Беарнецъ нашъ, несмотря на молодость, былъ малый очень неглупый. Онъ притворился, что вѣритъ всему, что разсказывалъ ему кичливый мушкетеръ, будучи убѣжденъ, что вывѣданная противъ его желанія тайна уязвитъ его самолюбіе и гордость и испортитъ дружбу. Онъ зналъ, что всегда имѣешь нравственное превосходство надъ тѣми, чью жизнь знаешь. Притомъ, составивъ себѣ планы будущихъ интригъ, д'Артаньянъ рѣшилъ обратить своихъ трехъ товарищей въ орудіе своей карьеры и былъ вовсе не прочь заблаговременно соединить въ своихъ рукахъ невидимыя нити, посредствомъ которыхъ предполагалъ управлять своими друзьями.

 Между тѣмъ въ теченіе всей дороги глубокая грусть сжимала его сердце. Онъ думалъ о молоденькой и хорошенькой Бонасье, которая пожертвовала собой, но спѣшимъ оговориться, что грусть молодого человѣка происходила не столько изъ сожалѣнія объ утраченномъ личномъ счастіи, сколько изъ боязни, чтобы не случилось какой-нибудь бѣды съ этой бѣдной женщиной. Для него не было сомнѣнія, что она была жертвой мщенія кардинала, а всѣмъ было извѣстно, что мщеніе его высокопреосвященства было ужасно. Какимъ образомъ кардиналъ пощадилъ его самого, д'Артаньянъ не понималъ, но это открылъ бы ему де-Кавуа.

 Ничто такъ не сокращаетъ времени и не укорачиваетъ дороги, какъ какая-нибудь мысль, поглощающая всѣ чувства и способности занятаго ею человѣка. Внѣшнее существованіе кажется тогда какимъ-то сномъ, а мысль эта -- грезой. Подъ вліяніемъ ея время теряетъ опредѣленность, а пространство -- измѣреніе. Изъ одного мѣста выѣзжаютъ, пріѣзжаютъ въ другое. Вотъ и все. О пройденномъ пути въ вашей памяти остается какой-то смутный туманъ, въ которомъ стушевываются тысячи неопредѣленныхъ образовъ деревьевъ, горъ и пейзажей.

 Подъ вліяніемъ подобной галлюцинаціи, д'Артаньянъ проѣхалъ шесть или восемь лье, которыя отдѣляютъ Шантильи отъ Кревкора, тѣмъ аллюромъ, какимъ угодно было идти самому коню, и положительно не помнилъ о томъ, что встрѣчалось или видѣлось ему на пути къ этой деревнѣ.

 Въ ней только онъ пришелъ въ себя, встряхнулся, и, увидѣвъ кабачокъ, въ которомъ онъ оставилъ Арамиса, пустилъ лошадь рысью и подъѣхалъ къ дверямъ. На этотъ разъ встрѣтилъ его не хозяинъ, а хозяйка. Будучи хорошимъ физіономистомъ, д'Артаньянъ но одному взгляду на толстую и веселую фигуру этой особы понялъ, что скрытничать съ нею нѣтъ никакой нужды, какъ и опасаться чего-нибудь отъ такой радостной физіономіи.

 -- Милая моя, спросилъ д'Артаньянъ:-- не можете ли вы сообщить мнѣ, что сталось съ однимъ изъ моихъ друзей, котораго мы были вынуждены оставить здѣсь дней десять тому назадъ?

 -- Красивый молодой человѣкъ двадцати-трехъ, двадцати-четырехъ лѣтъ, стройный и любезный?

 -- Именно такъ, и раненый въ плечо.

 -- Совершенно вѣрно. Онъ все еще здѣсь.

 -- Милая моя, вскричалъ радостно д'Артаньянъ, соскакивая съ лошади и бросая уздечку въ руки Плянше:-- вы воскрешаете меня! Гдѣ же дорогой Арамисъ? я долженъ скорѣе обнять его; откровенно сознаюсь, я горю нетерпѣніемъ видѣть его.

 -- Простите, сударь, но я сомнѣваюсь, чтобы онъ могъ принять васъ сейчасъ.

 -- Почему это? Развѣ у него женщина?

 -- Господи Іисусе! Что вы говорите, бѣдный мой мальчикъ! Нѣтъ, онъ не съ женщиной.

 -- Такъ съ кѣмъ же?

 -- Съ приходскимъ священникомъ изъ Мондидье и настоятелемъ амьенскихъ іезуитовъ.

 -- Боже мой! вскрикнулъ д'Артаньянъ:-- бѣдному малому, значитъ, худо?

 -- Нѣтъ, сударь, напротивъ; но вслѣдствіе болѣзни его осѣнила благодать Божія, и онъ рѣшился постричься въ монахи.

 -- Правда, правда, сказалъ д'Артаньянъ,-- я и забылъ что онъ былъ мушкетеромъ только на время.

 -- Вамъ все-таки угодно, сударь, видѣть его?

 -- Болѣе чѣмъ когда-нибудь.

 -- Въ такомъ случаѣ, не угодно ли подняться по правой лѣстницѣ во дворѣ во второй этажъ, No 5.

 Д'Артаньянъ бросился по указанному направленію и нашелъ одну изъ тѣхъ наружныхъ лѣстницъ, которыя встрѣчаются еще до сихъ поръ въ старыхъ гостиницахъ. Но добраться до будущаго аббата этимъ путемъ нельзя было. Проходъ въ комнату Арамиса былъ оберегаемъ не менѣе строго, чѣмъ въ сады Армиды: Базенъ дежурилъ въ коридорѣ и загородилъ ему проходъ со стремительностью, оправдываемою тѣмъ, что онъ видѣлъ себя наконецъ достигающимъ той желанной цѣли честолюбія, которая далась ему только послѣ многихъ лѣтъ испытаній.

 Дѣйствительно, всегдашнею мечтою бѣдняка Базена было находиться въ услуженіи у церковнослужителя, и онъ ожидалъ съ нетерпѣніемъ той минуты, когда Арамисъ промѣняетъ, наконецъ, военное полукафтанье на сутану. Единственно ежедневное увѣреніе молодого человѣка, что минуты этой ждать недолго, удерживало его на службѣ у мушкетера -- службѣ, на которой, какъ говорилъ онъ, неминуемо тотъ погубитъ свою душу.