Третий всадник

Он смотрел строго перед собой, прошел мимо, а слона и не заметил. Тут я со всей дури толкнул его в спину. Как в каменную статую угодил. Этот тип был здоров, увесист и крепок. Он устоял на ногах, лишь сдвинувшись на пару шагов.

Я бросился вперед. Дернул противника за рукав и провел классическую подсечку. На этот раз все получилось. Человек лихо полетел в одну сторону, саквояж – в другую.

Я навалился на противника и вжал его мордой в землю. Он рыпался, кряхтел, начал приподниматься. Вообще, он был очень силен. Но куда ему против бывшего чемпиона военного округа по вольной борьбе.

Подоспел Горец. Общими усилиями мы завели ночному гостю руки за спину и защелкнули на запястьях наручники. Туго получилось, но ничего, потерпит. Потом ослаблю.

Подняли весомую мускулистую тушу, привели ее в вертикальное положение. В свете зажигалки разглядел я лицо задержанного. Низкий широкий лоб, широкие скулы. Короткая прическа – кто же его стрижет на болотах?

– Ну что, товарищ… – Я запнулся. – То есть господин Головченко. Давно мечтал познакомиться лично.

– Вы хоть от кого? – гулким низким голосом, в котором было больше усталости, чем испуга, осведомился он.

– С ОГПУ, – пояснил я с готовностью.

Мне показалось, что беглый партиец вздохнул с облегчением…

Глава 32

Оставаться в Валеевке мы не стали ни одной лишней секунды. Даже вещички не собрали. Только прихватили с собой пленного, а также трофей – большой кожаный саквояж.

Все основания для такой поспешности у нас имелись. Было опасение, что в лесу хоронятся соучастники бывшего партийца, которые заявятся в село выяснить, куда подевался их драгоценный командир. И еще сыграли роль соображения секретности. Не хотелось, чтобы вся округа знала, что какие-то непонятные строители задержали самого Головченко, страшного и неуловимого. У нас были кое-какие планы, для которых необходима полнейшая тайна.

Во избежание саботажа нашего похода задержанным я его предупредил:

– Попробуешь бежать или будешь отставать, он отрежет тебе ухо.

Горец, на которого я кивнул, гордо выпрямился и с нарочитым акцентом произнес:

– Конечно, ухо рэзать буду! С удовольствием рэзать буду ухо!

Это придало задержанному прыти. Шел он теперь бодро, несмотря на закованные сзади в наручники руки. Мне же приходилось тащить на себе тяжеленный саквояж. Но я справлялся с честью. Хорошо быть большим и сильным.

Отмахали мы по ночной дороге с десяток километров до станицы Львовская. Там был пункт милиции, где нас ждали в любое время с распростертыми объятиями. И в том пункте был телефон. По нему я прозвонился в наш штаб, объявив Русакову:

– Поохотились. Попался кабан.

– Ждите, – велел он. – Из пункта милиции ни ногой.

Ехать до Львовской от Нижнепольска часа четыре. Будут наши товарищи здесь уже утром. Так что считай вся ночь впереди. И это время следует употребить с пользой – на беседу с Головченко, пока он еще в смятении от задержания. Хотя, честно сказать, особо деморализованным он не выглядел. Раздражен, зол, но не сломлен.

Для начала надлежало осмотреть груз. В комнате мы были вдвоем. Горец сторожил наш покой на улице. Я открыл потертый кожаный саквояж и спросил:

– Заранее к бегам готовились?

– Готовь сани летом, а телегу зимой, – буркнул Головченко.

В саквояже был походный комплект беглеца: пачки советских дензнаков, немного немецких марок и польских злотых, золотишко в изделиях, несколько банок тушенки и галеты, два пистолета. Но все это интереса не представляло. Куда более обнадеживающей показалась мне папочка на тесемочках с надписью «ХII партконференция», в которой лежали какие-то листочки с записями и схемами, плюс к этому пара школьных тетрадок в клеточку, исписанных убористым почерком.

– Сами писали? – полюбопытствовал я.

– А кто же еще.

– Почерк хороший. Гимназии заканчивали?

– Была такая милость царя – наиболее талантливых детей рабочих и крестьян брали в гимназии, да еще и приплачивали.

– Талантливый, значит.

– Не обделен, – процедил Головченко.

Я пролистнул тетрадки. Прямо клад. Четкие списки всей организации. У автора была склонность к систематизации. Люди были четко разделены на участников, сочувствующих, а также неосведомленных, кто содействовал по дури или по подчиненному служебному положению. Ну и схемы, как я понимаю, тайников. С ними проблема – без пояснений их невозможно привязать к местности.

– Отличный материал. Будоражит кровь, как марочное вино… Только нет имени главного вашего, так сказать, делового партнера, – выжидательно уставился я на задержанного. – Или секретничать будете?

– Ну какие теперь у меня секреты от ОГПУ, – рассмеялся Головченко. – А вы-то сами как думаете?

Конечно, по правилам сказать должен он. Но все и так предельно ясно. Когда я называл имя, задержанный кивнул, как мне показалось, со злорадством:

– Прокололся все же, рожа белогвардейская! И поделом ему, холую всех разведок!.. А вы не зря хлеб свой едите. Все вынюхали. Кто постарался? Русаков?

– Коллективная заслуга.

– Коллектив – это сила, – усмехнулся задержанный.

– Не поделитесь по-дружески целями вашей бурной антисоветской деятельности?