Третий всадник

В начальственном вагончике мы с Горцем скучали, разглядывая проплывающие мимо однообразные пейзажи и в то же время бдительно присматривая за Головченко. Все же тот был без наручников, а кабан здоровый, пойди просчитай, не переклинит ли у него в голове и не станет ли он ломиться на свободу.

Разговоры говорить не хотелось. Головченко вызывал омерзение, как все христопродавцы, а разводить его на подробности контрреволюционной деятельности уже не нужно – с этим москвич прекрасно справлялся и категорически требовал больше туда не лезть. На нас давили густая атмосфера недоброжелательности и напряженное ожидание предстоящего дельца.

Головченко все же подал голос. Ему надоело молчать и в очередной раз захотелось выразить свою озабоченность:

– Александр Сергеевич. Надеюсь, вы помните, что Русаков гарантировал мне жизнь.

– Помню, – лениво отозвался я.

– Так что вы поосторожнее. Поаккуратнее действуйте.

– По мере сил, гражданин Головченко. По мере сил.

Бывший партноменклатурщик посмотрел на меня сердито. Помолчал. А через некоторое время вновь заерзал на откидном стуле. Все же его энергичная натура не давала ему успокоиться. Он принялся изучать разложенные на столике газеты за последние две недели. В углу лежала еще пара обвязанных бечевками пачек газет – видимо, их вручали рабочим на дальних участках.

Головченко углубился в «Правду», время от времени усмехаясь или покачивая головой. И негромко цитируя:

– Советские легковые автомобили Л-1, выпущенные в количестве шести штук на заводе «Красный Путиловец», отправились в автопробег «Ленинград – Москва»… Эх, очковтиратели.

– Что, корежит от наших успехов? – усмехнулся я.

– Это карточный домик. Все эти ваши заводы. Все эти колхозы-совхозы. Битвы за урожай. Слишком широко вы рот разинули, но каравай еще шире. Не проглотите вы пирог. Индустриализация и коллективизация идет через такую эксплуатацию народа, которая и не снилась капитализму. Не выдюжить Сталину. Скоро сами все увидите. И пожалеете еще, что не на той стороне.

– Эх, вражья душонка, – вздохнул я. – Помешались вы на жажде власти. Интригуете, подличаете, вместо того чтобы общими усилиями вытягивать страну.

– Ну да, нелегкая это работа – из болота тащить бегемота, как писал Чуковский, – хмыкнул бывший партработник.

– Бегемот? Нет, наша страна – это паровоз, тянущий в гору превышающий его возможности груз. Стоит только вовремя не поддать пару, как его потянет по откосу назад, а там пропасть. Поэтому только вперед. Пусть узлы и механизмы лопаются, пар перегрет, все время что-то отваливается, кто-то вываливается за борт и под колеса. Но останавливаться никак нельзя, иначе потеряем все… Но мы осилим подъем, Андрон Агафонович, поверьте. И вас, грязь, с колес счистим безжалостно, потому что иначе поезд увязнет.

– Да вы уже увязли, и поезд дальше не пойдет. Доуправлялись кухарки государством…

Мы уже почти преодолели отдаленный участок, как нельзя лучше приспособленный для всяких темных укромных делишек. Если и наваливаться на нас, то только здесь. Я уже было разочаровался, решив, что вся наша комбинация летит чертям под хвост. И что тогда?

Москвич гарантировал, что до нужных ушей дошла информация о Головченко, который задержан, и теперь по Люсинской ветке его повезут в Нижнепольск. И партиец якобы пока молчит как рыба, но уже склоняется к тому, чтобы дать все расклады по организации, если ему официально будут обещаны жизнь и здоровье. Почему «осьминоги» не среагировали? Или они действительно решили бежать и сейчас пакуют чемоданы? Это будет самый худший расклад.

Я уже прикидывал, как мы разбежавшихся контриков будем искать по всей стране и какими словами меня будут крыть за провал. Мне стало совсем грустно. И тут поезд начал резко тормозить.

Я высунулся из окна. Железная дорога изгибалась. И на этом изгибе ее перекрыл тяжело груженный мешками грузовик. Знакомая, кстати, машина. «АМО» со специфическим рыжим окрасом – ни с чем не спутаешь.

На путях стоял человек в военном френче, перетянутый ремнями, махал руками и орал что-то типа: «Стой! Куда прешь?!»

А потом из леса высыпали вооруженные люди и заняли позиции вдоль вагона.

На ступеньку прыгнул человек. Притом хорошо знакомый человек. Вежливо так постучался. А потом рывком отодвинул дверь в сторону. И зашел внутрь. Ну, вот и он! Наш герой!

За ним ввалился громила, державший на плече укороченный карабин, ствол которого пока невинно смотрел вниз.

– О, Александр Сергеевич! – всплеснул руками незваный гость. – Какими судьбами?

– Где же мне еще быть, как не на службе. А вас каким ветром сюда надуло, Григорий Яковлевич? – спросил я, невежливо продолжая сидеть на диванчике, засунув руки в карманы своей брезентовой куртки.

– Да машина заглохла на путях… А у вас, как вижу, особо важное задание. О, гражданин Головченко, – всплеснул руками командир продотряда Лифшиц. – Слухи ходили, что тебя, иуда, взяли. Все не верил. И вот встретились.

– Иуда – это ты, Гриша, – равнодушно отозвался Головченко. – Притом таких иуд еще поискать. Всем иудам иуда.