Третий всадник

Основа нашей чекистской деятельности – агентурная. Ради этого мы наняты, тому нас и учили. Завербовать удачно агента, подождать, пока он добудет важную тайную информацию, потом арестовать врага. Работа простая, хотя порой требует исключительной хитрости и изворотливости, а также раскрепощенной фантазии. Без агента чекист что крестьянин-единоличник без кобылы. И если не умеешь работать с агентурой, то за каким лешим такой уполномоченный нужен? Но умеют, кто лучше, а кто хуже, практически все.

Существует еще один пласт работы, от которой стандартный чекист, человек действия и поступка, шарахается, как бес от крестного знамения, и те, кто владеет ею, порой сильно ценятся разумным руководством. Это анализ. Анализ ситуации на ниве борьбы с контрреволюцией, общественных настроений, в связи с чем появляются объемные справки и принимаются судьбоносные решения. И тщательный анализ по конкретным делам, с запросами, поиском необходимой информации, перелопачиванием агентурных дел и разных хитрых пыльных папок. Работа нужная, страшно скрупулезная, жутко муторная и на девяносто девять процентов бесполезная. Но вот ты находишь нужное, и вдруг выясняется, что из справок и выдержек из агентурных сообщений как по волшебству может появиться новая картина мира преступлений и антисоветской деятельности, которую никто не видел доселе. И хочется, как Архимед, подпрыгнуть и заорать: «Эврика, товарищи! Эврика!»

В поисках этой эврики я с головой погрузился в архивы. Те самые, которые никто не любит. И рабочий день теперь начинал и заканчивал именно там.

Постовой милиционер, пристроившийся между двумя белыми колоннами, бдительно берег покой здания областного суда. Я предъявил ему удостоверение, сказав:

– В архив.

– Пожалуйста, товарищ уполномоченный, – он кивнул мне приветливо. Видит меня тут уже четвертый день. Именно столько я тружусь, глотая пыль веков, в этом самом судебном архиве.

Здание было старорежимное, с широкой лестницей и постаментами под мраморные статуи, которые вымел ветер революции. Зато теперь на стене висел плакат, изображавший трех суровых народных судей с многозначительным стишком:

Воры, мошенники и прочие плюгавки,
Везде сумеем вас найти.
От гнева и возмездия народа
Не скрыться вам и не уйти.

Плюгавки. А что – звучит! К сожалению, плюгавок в моей работе не так уж и много. Все больше свирепые хищники. А еще «осьминоги».

На лестнице я столкнулся с командиром продотряда. Он был все в той же укороченной шинели и папахе, которую сейчас, правда, держал в руке.

У меня создавалось впечатление, что он везде! Нет места, где бы мы с ним не пересеклись. Он мне искренне обрадовался, пожал руку крепко, не по возрасту. Его простоватое, открытое и сморщенное лицо расплылось в улыбке, глаза смотрели добро и хитровато. Такой классический старый большевик родом из советского синематографа.

Ну да, такое совпадение воображаемого и реального образа встретишь редко. Лифшиц и был старым большевиком, личностью легендарной. Было время, с самим Лениным тесно общался. Он из тех, кто не достигают больших чинов и званий, но о ком всегда вспоминают в тяжелые моменты. И когда понадобились нестандартные меры по работе с несознательной частью крестьянства, вспомнили о скромном заместителе заведующего административным отделом облисполкома. И продотряд из полутора сотен проверенных коммунистов и активистов создали под него, на время забыв о его полном наплевательстве на бюрократическую иерархию. Революционер же. Что ему указания обкома, если там такие же члены ВКП(б), как и он? Что ему ОГПУ, если там тоже коммунисты, только партийного стажу раз в пять поменьше? В общем, человек сложный, но нужный. И нам не раз сильно помогал. Так что не грех и дальше крепить с ним содружество и взаимодействие.

– Рад, рад, что ты еще жив, товарищ Большаков! – произнес он со смехом. – Слышал, опять лютая вражина на тебя покушалась.

– Покушалась, – не стал возражать я против очевидного.

– Попомни мои слова, это дело рук нашего беглого перерожденца. Этого вредителя сельскохозяйственного. – Лифшиц хихикнул, найдя сравнение забавным. – Большинство безобразий в области благодаря его подколодной вражьей работе. Но я и с себя ответственности не снимаю.

– Какой ответственности? – не понял я.

– Меня же партия с моим отрядом не только ему помогать поставила, но и присматривать. Я докладывал, что перегибы и безобразия творятся и что товарищ Головченко не в ту сторону гнет, но меня не послушали. Ведь планы по зерну и развитию колхозов все с запасом выполнялись. А надо было мне и бдительность, и настойчивость проявить, – вздохнул Лифшиц горестно.

– Дело прошлое. Не каяться, а работать надо, – махнул я рукой.

– Вот это точно. Работать! Ты парень, вижу, смышленый. И контру эту беглую со всей ответственностью ищешь. Так я тебе по-партийному говорю – если чего надо, помощь какая, обращайся днем и ночью. Поможем. А ты эту гадину найди или изведи. Спасибо всем нашим коллективом скажем.