– Пользуешься московским положением, – криво усмехнулся он, располагаясь на стуле напротив начальственного стола. – К себе на ковер дергаешь. Заставляешь скрипеть старыми костями.
Русаков, как обычно, был спокоен и даже весел, но в глазах мелькали нехорошие всполохи.
– Ну что ты, право, Афанасий Афанасьевич! Какой ковер? Пригласил тебя в гости, как встарь. Чтобы по-дружески поинтересоваться – что тут у тебя творится, черт побери?!
– А что тут у меня творится?
– Да ничего особенного! Просто сожжен архив с важными документами. Убит ответственный работник Рабкрина. Террористы творят что хотят. Я как-то социалистическую законность и революционный порядок иначе себе представлял.
– Законность – это к прокурору. А поджог архива – это к уголовному розыску. Там мотив может быть любой. В том числе бытовой. Повздорил ревизор с кем-нибудь, даму сердца не поделили. Этот кто-то от избытка чувств и кипения страсти нанес два десятка ножевых ударов. Террористы так не убивают. Так убивают на почве взаимной ненависти. Ну и подожгли с горя архив для сокрытия следов. Это угрозыск пусть копает. Они в таких делах большие доки. Нам с ними на этом поле не соревноваться.
– Эка складно вещаешь, – прищурился недобро москвич. – А что в это же время на моего сотрудника было совершено покушение. Это не ЧП?
– Ну и что, покушение? Сейчас столько народу с нами посчитаться хотят. Вон на моих людей тоже покушение за покушением. У меня только за год трое уполномоченных ранено и двое убиты кулацкими выродками. И ничего. Работаем. И давим контру. А излишне впечатлительным у нас не место.
– Я что-то не понимаю, товарищ Гиря. Вы что, отказываетесь работать по этим делам? – сухо поинтересовался москвич.
– Я? Отказываюсь? Просто нет смысла брать их в наше производство. А так осведомителей и агентов сориентируем. Актив напряжем. Все сделаем как надо.
– Ну просто бальзам на душу пролил, – умилился Русаков. – Только бутылочка с бальзамом маловата.
– Иван Афанасьевич, ты прекрасно знаешь, какое положение в области. То, что произошло, – оно уже в прошлом. Надо в будущее смотреть. А оно у нас пока что беспросветное.
И опять пошло нытье – людей нет, оторвать ни от какого дела не можем, но окажем всяческую помощь, содействие и сочувствие. В общем, с чугунной непосредственностью Гиря нам объяснил, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих, как написано в любимых мной «Двенадцати стульях». И если московской бригаде хочется себя обезопасить, то тут уж она сама о себе обязана позаботиться.
Когда начальник СПО ушел, Русаков тяжело, задумчиво и недобро смотрел ему вслед. Ну а я после прошлого разговора с Гирей ожидал услышать от него нечто подобное, так что не особо удивился. Вот только форма высказываний была слишком вызывающая. И этот покровительственный тон. Интересно, что же у него за поддержка за спиной, если он не боится так себя вести с представителями Москвы?
– Извините, а это как расценивать? Как халатность или как вредительство? – полюбопытствовал я.
– А шайтан его знает! – вдруг в сердцах воскликнул Русаков. – Афанасий Афанасьевич, он такой, себе на уме. А вот своим ли умом живет? В одном он прав – ситуация в области взрывоопасная. И копать, как положено в таких случаях, просто некому.
– Ну да, ну да…
– Вот что, – Русаков думал тяжелую думу недолго и быстро вернул себе обычную деловую бодрость, – переключайся-ка ты, товарищ Большаков, полностью на это расследование.
– Вот это правильно! – искренне одобрил я. – Я бы даже сказал, мудро!
Москвич скептически посмотрел на меня. И продолжил выписывать неожиданные сюрпризы:
– И подготовь быстренько материалы к заведению агентурного дела. Как назовешь?
– Агентурное дело «Осьминоги», – брякнул я.
– Почему «Осьминоги»?
– Потому что с загребущими щупальцами.
– Понятно. Все материалы мне на стол, я подпишу. Право на это имею.
– А регистрация?
– Только не здесь. Через Москву. Но это не твоя забота.
Дело так дело. С ним лучше. Без него тыкаешься, как какой-нибудь частный сыщик вроде горячо любимого мной, жалко, что выдуманного, Шерлока Холмса. А с папкой, где выведено «Дело № …», ты государев человек.
– И в помощники можешь взять из нашей группы любого, – продолжал щедрой рукой раздавать подарки Русаков. – Кого присмотрел?
– Тамерлана Елоева.
– Годится… Докладывать мне каждый день. Чувствую, нас ждет масса чудесных открытий, товарищ Большаков. Гниль тут в области из всех щелей сочится.
– Соскребем плесень. Не впервой, – с жизнерадостным и глупым оптимизмом заверил я.
А потом покинул кабинет моего начальника. Теперь предстояло прикинуть, как жить дальше и что делать.