Трактаты. Проповеди

Когда я проповедую, то обычно говорю об отрешенности и о том, что человеку надлежит быть пустым от себя самого и всех вещей. Иной раз, — о том, что нужно вернуться в простое благо[664], им же является Бог. В-третьих, — что стоит поразмыслить о великом благородстве, коим Бог наделил душу, что человек посредством него приходит чудесным образом к Богу. В-четвертых же, — о чистоте Божественного естества... каково сияние в Божественном естестве, этого не передать! Бог есть Слово, неизреченное Слово.

Августин говорит: «Всякое писание напрасно. Если скажут, что Бог — это Слово, то Он изречен. Если же скажут, что Бог неизречен, то о Нем нельзя говорить»[665]. Однако, Он чем-то является; кто может изречь оное Слово? Такое никому не по силам, кроме того, кто есть оное Слово. Бог — это Слово, которое изрекает себя самое. Где ни был бы Бог, там Он изрекает оное Слово, а где Его нет, там Он и не говорит. Бог изречен и неизречен. Отец есть говорящее действие, а Сын — деятельное говорение. Что существует во мне, то из меня исходит, и если я о чем-то подумаю, то мое слово это откроет и все-таки пребудет внутри. Я уже много раз говорил: исхождение Бога есть Его вхождение[666]. Насколько я близок Богу, настолько полно Бог Себя во мне изрекает. Все наделенные разумом твари в их действиях, — чем больше исходят из себя самое, тем больше входят они в себя самое. У телесных творений это не так: чем больше они действуют, тем больше исходят из себя самое. Все твари хотят изречь Бога во всех своих действиях, — и они изрекают, как только могут, но они Его не могут изречь. Хочется им того или не хочется, сладко им это иль горько: все они желают изречь Бога, а Он все-таки остается неизреченным.

Давид говорит: «Господь имя Ему»[667]. «Господин» означает то же самое, что утверждение посредством власти вверху, а «раб» — утверждение внизу. Иные имена подобают Богу и они отделены от всех прочих вещей, как (имя) «Бог». «Бог» — самое подлинное имя Бога, как «человек» — человека. Человек — всегда человек, глуп ли он или мудр. Сенека говорит: «Сколь жалок тот человек, что не возвысится над человеком»[668]. Отдельные имена указуют на присущее Богу, как «отцовство», «сыновство». Когда говорят об отце, то помышляют о сыне. Не может быть отца, если у него нет сына, ни сына, если у него нет отца; но они несут в себе выше времени вечное бытие. В-третьих, некоторые имена содержат указание на Бога и (одновременно) обращены к времени. В Писании Бога называют многими именами. (Но) я скажу: если кто-то познает что-нибудь в Боге и приложит Ему некое имя, то это будет не Бог. Бог выше имен и выше природы. Мы читаем об одном добром муже: в молитве своей обратился он к Богу и хотел дать Ему имя. Тогда сказал один брат: «Молчи, ты бесчестишь Бога!». Мы не можем найти имени, которое могли бы дать Богу, но нам разрешены те имена, которыми Его называли святые и которые Бог в их сердцах освятил и излил с Божественным светом[669]. Посему нам прежде всего надлежит научиться, как взывать к Богу; мы должны говорить: «Господи, теми самыми именами, каковые Ты освятил в сердцах Твоих святых и излил с Твоим светом, ими мы молим Тебя и восхваляем Тебя». К тому же нам следует научиться не давать Богу какого-то имени, полагая при этом, что мы его им в достаточной мере прославили и возвысили, ибо Бог — «выше имен» и неизречен.

Отец изрекает Сына изо всей Своей силы, а в Нем — и все вещи[670], все творения суть изречение Божье. Мои уста изрекают и обнаруживают Бога, то же самое делает существование камня; и мы больше познаем из дел, чем из слов[671]. Действия, совершаемого верховной природой своей высшей властью, низшая природа, которая пребывает под ней, уразуметь неспособна. Если б эта делала то же, что та, то она не была бы под той, а была бы той самой. Всякая тварь хотела бы во всех своих действиях говорить, следуя Богу. Но она может открыть лишь самую малость (о Нем): даже архангелы при том, что они возносятся ввысь и касаются Бога; да и эта малость столь мало похожа на то, что находится в Боге, как белое мало походит на черное. Совсем не похоже то, что восприняли все твари, хотя и желали изречь самое высшее, на что только были способны. Пророк говорит: «Господи, Ты изрекаешь единое, а я слышу двоицу»[672]. Когда Бог вещает в душе, она и Он — это единое, но как только единое ниспадает[673], то вот, оно уже разделенное. Чем выше мы поднимаемся в своем постижении, тем больше мы в Нем едины. Потому-то Отец изрекает Сына во всякое время в единстве и в Нем источает все твари. Сии взывают вернуться туда, откуда они истекли. Вся их жизнь, все их бытие, все это — призыв и стремление к Тому, из Кого они истекли.