А сейчас прислушайтесь с тщанием и вниманием! Я много раз говорил, и о том же говорят великие учителя: человеку нужно быть столь порожним от всех вещей и всяких дел, как внутренних, так и внешних, чтобы стать собственным местом Божьим, где Бог мог бы действовать[657]. Но теперь мы скажем иначе. Если случится, что человек пребывает пустым от всех тварей, от Бога и от себя самого, и если с ним получится так, что Бог найдет в нем место для действия, то мы скажем: пока такое место имеется в человеке, человек (еще) последней нищетою не нищ. Ведь для Своего действия Бог не нуждается в том, чтобы человек имел в себе какое-то место, где Он мог бы действовать. Но то лишь и есть нищета духом, когда человек остается таким пустым от Бога и всех Его дел, что Бог, захоти Он действовать в душе, Сам был бы тем местом, где Он желает творить, — и это Он делает весьма охотно. Если Бог обретает человека в такой мере нищим, то Он совершает свой собственный труд, а человек претерпевает Бога в себе. И Бог оказывается собственным местом для Своих действий, потому что Бог — это тот, Кто действует в Себе Самом. Здесь, в такой нищете, человек достигает вечного бытия, которым он был и которым является ныне и которым пребудет всегда.
Вот слово святого Павла, он говорит: «Все, что есмь, я есмь благодатью Божьей»[658]. Но эти (мои) речи кажутся выше благодати, выше бытия, выше разумения, выше воли и выше желания, — как же тогда слово святого Павла может быть истинным? На это отвечают, что слово святого Павла (все-таки) истинно. Было нужно, чтобы в нем находилась Божественная благодать, ибо Божественная благодать в нем была потребна к тому, чтобы случайное исполнилось в сущностное. Когда благодать иссякла, а ее действие осуществилось, Павел остался тем, чем он был[659].
Итак, скажем, что человеку следует быть таким нищим, чтобы не быть каким-либо местом и не иметь какого-то места, где сумел бы действовать Бог. Где человек хранит место, там он сохраняет различие. Посему умоляю я Бога, да сделает Он меня свободным от «Бога», ибо мое сущностное бытие выше Бога, поскольку мы берем Бога как начало творений. Ведь в той самой сущности Божьей, где Бог — над бытием и выше различий, там был я собою, там я хотел себя самого и сознавал сам себя как Творца себя,
Некий великий учитель сказал, что его прорыв благородней его истечения[660], — и это верно. Когда я из Бога истек, все вещи сказали: Бог есть, но это не могло меня сделать блаженным, ведь тогда я осознал себя как творение. В прорыве же, когда я стою опустошенным от своей собственной воли, от воли Божьей, всех Его дел, да и от Самого Бога, я выше всяких творений, и я — не Бог и не тварь, а то, чем я был и чем я должен оставаться теперь и всегда. Здесь я переживаю некий подъем[661], который меня вознесет выше всех ангелов. И в этом подъеме я получаю такое богатство, что мне не достаточно Бога со всем, что Его делает «Богом», вкупе со всеми Его деяниями Божьими, потому что в оном прорыве я обретаю то, что я и Бог — это одно. Тут я — то, чем я был, тут от меня ничего не убавится и ко мне ничего не прибавится, ибо я — та неподвижная вещь, которая движет всеми предметами[662]. Здесь нигде Бог не найдет в человеке какого-то места, ведь человек, с такой нищетой, достигнет того, чем от века он был и вечно останется. Здесь Бог — единое с духом, и это крайняя нищета, которой человек может добиться.
Кто не уразумел этих речей, да не омрачит из-за того своего сердца. Ведь пока человек сей истине не уподобится, до тех пор ему не понять этих речей, потому что такова неприкровенная истина, непосредственно изошедшая из Божьего сердца.
Дабы и нам жить так, чтобы сие постигать вечно, в этом помоги нам, Боже, Аминь.
ПРОПОВЕДЬ 53