Тот самый

Я прищурился, чувствуя болезненную пульсацию в висках, и приподнялся на локтях. Мышцы затекли от неудобного положения. Ментальная боль превращалась в физическую, словно собиралась разрушить организм изнутри до каждой клетки. Что сейчас чувствовал Кир? О чем думала Алиса с разбитым сердцем? Я до сих пор не понимал, как одно решение могло повлиять на несколько жизней, которые не должны были пересечься. Любой повстречавшийся на пути изменял нас. От кого-то мы приобретали любовь к зеленому чаю, от кого-то – пристрастие к черно-белым хичкоковским фильмам, а от кого-то оставались только шрамы на сердце.

– Восемь утра.

– Восемь утра, – бесцветным голосом повторил я.

Время ничего не значило.

Жизнь напоминала лабиринт Минотавра. Если войти в него, уже нельзя вернуться обратно. За каждым поворотом могла поджидать смерть, разочарование или любовь. Темные коридоры таили неизвестность, и к ней нельзя подготовиться. Мы следуем за нитью Ариадны, шаг за шагом создавая собственную жизнь. Мы не можем предугадать будущее, не можем изменить прошлое, но мы можем жить настоящим, жить здесь и сейчас, не оглядываясь на пройденный путь.

Мне никто не звонил, потому что я отключил телефон. Возможно, мне никто не звонил вовсе не поэтому. Я взъерошил спутанные волосы и опустил ноги на пол.

– Пойдем завтракать.

Элла поднялась из кресла, разгладив складки на платье морщинистыми руками, и медленно, словно сломанная кукла, зашагала в сторону кухни.

– Вы даже не спросите, что я здесь делаю?

– А тебе так не терпится рассказать?

Я промолчал. Встал и пошел вслед за Эллой. В тишине мы позавтракали; ела только Элла. Я выпил крепкий кофе, есть мне совсем не хотелось. Когда рушится жизнь, еда – это последнее, о чем думают люди.

Мы поднялись на второй этаж, и Элла достала из ящика железную коробку со старыми фотографиями. Я лежал на полу и разглядывал черно-белые фотокарточки. Элла сидела в кресле и курила. Руки, пораженные артритом, слегка дрожали, но Элла старалась твердо держать сигарету меж пальцев. Я раскладывал фотографии вокруг себя, чувствуя под пальцами ворсинки ковра.

– Почему вы каждый раз возвращаетесь сюда? Разве воспоминания не делают вам больно? По-моему, проще навсегда забыть это место.

– Здесь я провела почти всю жизнь. – Элла грустно улыбнулась. – Здесь бы я хотела умереть. Знаешь, если что-то за гранью жизни все-таки существует, мы с Лизой обязательно встретимся. Может быть, ее призрак до сих пор бродит по дому…

Я огляделся, словно мог увидеть ее прямо сейчас.

– Воспоминания делают меня живым человеком. – Элла стряхнула пепел в глиняную пепельницу. – Воспоминания причиняют боль, но в то же время возвращают в счастливые мгновения жизни. Нет любви без боли, света без тьмы, понимаешь? Я никогда не откажусь от воспоминаний. А ты никогда не откажешься от своих, даже если сейчас хочешь ничего не чувствовать.

Я и правда хотел ничего не чувствовать. Может, мама была права: от души следовало избавиться как можно раньше. Счастье рано или поздно сменялось болью, а боль заполняла нутро. Хорошие воспоминания ранили куда сильнее: в них мы счастливы, и это мгновение может больше никогда не повториться.

– Воспоминания не дают жить настоящим, – возразил я, разглядывая бинт на ладони.

– Воспоминания не дают забыть, кем ты являешься. Не пренебрегай ими.

Я хмыкнул и сложил фотографии в железную коробку из-под печенья.

– Почему Лиза так поступила с вами? – Отчего-то я нисколько не сомневался, что Элла – замечательная мать.

– Возможно, моей любви ей было мало. Может, мы с мужем вовремя не заметили, что Лизе нужна помощь. Что она нуждается в нас. Всю жизнь я корю себя за это. Всю жизнь меня преследует чувство вины, я постоянно думаю: «А что, если бы…» Мой муж умер десять лет назад. Инсульт. На самом деле мне кажется, он не мог жить с этим чувством…

– Думаю, вы лучшая мама на свете. – Я грустно улыбнулся и взглянул на Эллу через плечо. – И у вас есть Виктор, вы не одиноки.

Та молчала, обдумывая мои слова.

– Если тот самый человек оказывается совсем не тем, кем ты предполагал?

Я снова поднял взгляд на Эллу. Она курила с закрытыми глазами.

– Разве такое можно предположить?

– Не знаю. Если два человека встречают друг друга, но не могут быть вместе, что тогда?

– Знаешь, если это предназначено судьбой, они найдут дорогу друг к другу, даже если им перестанут светить все звезды.

– Вам бы книги писать…

Спокойный голос Эллы утешал меня. Я почти перестал представлять, как возвращаюсь в дом, люди в котором мне стали чужими.

– Мне уже поздно, а вот тебе самое время, мой мальчик. Пиши, пока твое сердце горит. Главное, не будь равнодушным.

– Может быть, чтобы написать что-то великое, нужно быть одиноким?

– Вложи в произведение душу, и оно обретет величие.

Я хмыкнул с сомнением.