Том 6

Упасть на землю — значит быть художнику ближе к традиции естественного, нравственного, чистого, значит омыться и испить из источника, найденного не тобой, а твоим народом, и, испив хрустально-прозрачной, пахучей воды, которая ломит волшебным, первозданным холодом зубы, уйти в себя, согласуясь со временем, впитав в душу и родные, отеческие истоки красоты, и всю красоту мира.

Нет, ни Толстой, ни Бальзак никак не принадлежат к направлению псевдоисторического романа, как утверждали западные критики еще 20 лет назад, противопоставляя им неореализм, неоавангардизм, французский «новый роман», считая, что наступила «эра рока», атома, секса и «гибели богов», когда человек подобен дереву с обрубленными ветвями, однако еще доволен тем, что его не срубили совсем.

Наступила ли она, эта эра? Да, наступила со свободой насилия, снайперскими винтовками, экологической трагедией, мертвой философией прагматизма, с полнейшим обезличиванием индивида. Но «эра рока», размножив эти микробы разрушения, создав фальшивые ценности, внушаемые печатью и телевидением и всей супериндустриальной цивилизацией, не знает иного человека, кроме человека — винтика в гигантской машине, вырабатывающей деньги, и кроме подделки под человека — успеха американского рая, сконструированного для крупнокалиберного кольта массовой культурой. «Эра рока», уподобляя «гомо сапиенса» механизму, не сделала меньше ни Толстого, ни Бальзака, потому что для них человек — величайшая боль и великая любовь. Бессмысленно И пагубно отменять закон земного притяжения — он будет существовать до тех пор, пока существует Земля.

Скептики всех времен утверждали, что ни искусством, ни добром ничего нельзя достичь, в то время как насилие — активное действие.

Но молчание — это согласие, и художники взрывают его с бесконечной верой в нравственную и вечную силу слова. Слово художника, независимо от меры его таланта, не имеет права подменять бескорыстное добро жадностью, духовность — практицизмом и примирять эти от века враждующие армии.

Есть, к сожалению, слова, испачканные грязью и кровью. Но это не вина человека. Слова от рождения непорочны. Если писатель не очищает их силой своего таланта, а прячется за слова, он предает самого себя и становится нечестивцем. Слова-вампиры с опаской обходят зеркала, ибо не отражаются в них, как мы это знаем из канонической демонологии.

В литературе широчайшие перекрестки, заполненные неисчислимым множеством глаголов и эпитетов, — целые потоки красок, светотеней и движения. Но только омовение в святой воде правды дает ясность мысли. Национальное в глубоком понимании означает и общечеловеческое. Правда — не первородная необузданная стихия, не элементарная истина: «дважды два — четыре», а объективная реальность, праматерь осознанных поступков и одновременно осознанное отношение к действительности.

Когда писатель из повествователя превращается в мыслителя, тогда он художник истинный. Неудачи художника в любой литературе — это прежде всего отсутствие правды, когда идея растворяется в расплывчатой всеобщности бытия.

Правда национальная становится правдой интернациональной тогда, когда она, исповедуя любовь к месту своего рождения, по разрушая так называемую «китайскую стену», берет себе критерием идею социалистической концепции мира и человека.

Мы знаем, что искусство — поиск человечности через отрицание и утверждение. Поэтому оно социально и близко к политике!

В самом деле, разве далеки от политики такие художники, как Достоевский, Толстой, Бальзак, Шекспир, Чехов, Шолохов, Булгаков?

Да, правда, нравственность и красота — все это политика, тесно связанная с философским и чувственным познанием.

Красота национальная обретает интернациональную значимость в движении от горизонта одного художника и одного народа к горизонту всего человечества в том случае, когда она следует природе и завоевывает пьедестал мировой культуры.

Об одном знаменитом английском писателе говорили, что он раздражающе нехорош тем, что постоянно стоит на голове, называет белое черным, а черное — белым. На самом же деле он заставлял раздраженно морщиться лицемеров потому, что прочно стоял на ногах и утверждал, что черное — это черное, а белое — это белое, в то время как более хрупкие таланты проповедовали истины заведомо ложные.

У всего человечества один и тот же враг — ложь и один и тот же врач — правда. Может быть, главный смысл искусства в том, что оно пытается раскрыть красоту и правду?

Но сколько проблем — столько и ответов, сколько ответов — столько и проблем. Каждый художник создает свою вселенную, свой рай и ад. Так какие же вопросы XX века мучают литературу нашу и литературу мировую?