Том 5

Потом рядом кашлянул отец, и я услышал его голос, заспанное покрякивание, ощутил запах его табака, одежды, знакомый и терпкий; отец, смутно чернея, сел на сене, поглядел по сторонам, на едва белеющую дорогу, осторожно взял винтовку и двинул затвором с легким железным стуком, вынул обойму и протер патроны рукавом. Затем он вполголоса сказал матери, что впереди станица и в ней пошаливают: три дня назад там убили кого-то. Я замер, закрыл глаза. Только через несколько лет я выразил словами тот миг нарушенного равновесия, спросив его, убил ли он сам когда-нибудь человека? И как это было? И страшно ли убивать? И зачем?

В двадцать один год, вернувшись с войны, я этого вопроса отцу уже не задавал.

Но и никогда потом в жизни не повторялось того единения, слиянности с небом, того немого восторга перед всем сущим, что испытал тогда в детстве.

Талант и слава

Бывает, что в литературе подолгу живут книги несуетливого писателя, однако нет у него ни громкого имени, ни славы.

Бывает, что есть слава и имя, но нет таланта в трудах знаменитости — солидная, так сказать, денежная купюра, не обеспеченная золотым запасом.

В период «массовой культуры» чрезвычайно редко встречается писатель счастливого соединения имени и таланта, таланта и славы, заслуженной книгами.

В тайге

На моторке переправились на правый берег Тунгуски, Здесь нас ждал эвенк Иосиф Васильев, маленького роста, крепенький, в зимней примятой шапке, в пиджаке поверх довольно заношенного свитера. Держа на ремне двух лаек, он стоял, раздвинув ноги в резиновых сапогах; защитного цвета аккуратные галифе, меховая шапка придавали ему нечто солдатское; широкоскулое молодое лицо спокойно от привычной внутренней сдержанности и вместе с тем дружелюбно. Ни искусственной приветливости, ни заученной улыбки, ни оттенка предупредительности или заискивания — ничего этого, фальшивого, что бывает в общении иных проводников, не было в облике Иосифа.

— Дластвуйте, — сказал он, докуривая неспешно.

Он пожал нам руки коротким сильным пожатием — кисть у него была тонкая, сухая, и, спросив нас, готовы ли мы, пошел вперед с собаками.

Мы двигались по протоптанной охотниками тропе, что подымалась в гору, в тайгу, вскоре начались болотца, заросшие травой; резиновые сапоги уходили во всасывающую топь, ноги вытягивать из этой жижи приходилось с трудом; ружье пружинисто цеплялось за нависшие над головой сучья, они трескуче ломались возле самого уха, до отказа набитый рюкзак все тяжелел и тяжелел на плечах, тропа уже была еле заметной и, меняя направление, извивами вела по тайге, которая колдовски втягивала нас в себя, серовато-желтая, влажная, буреломная под бледным октябрьским солнцем.

Потом я шел, весь в поту, сняв шапку, видел перед собой бугром покачивающийся рюкзак Сергея, он тоже снял шапку, голова его, мокрая, словно дымилась; а далеко впереди размеренно шагал Иосиф с собаками — мы не успевали за ним.

— Невский проспект, — выговорил с усмешкой Сергей, — имеет место…

К реке Светлой брели через бесконечную марь, никакой тропинки здесь не было, и меня шатало от усталости, бросало при каждом шаге из стороны в сторону, с кочки на кочку, будто выламывало ноги, и ждал я теперь лишь одного: поскорее, поскорее выйти из этой дикой, вымотавшей нас полутрясины.

Спустя час увидели Светлую. Она текла внизу, тихая, первозданно прозрачная; хорошо была видна мотающаяся зелень водорослей, белела между ними донная галька; мы спустились, хватаясь за сучья, к воде, перешли ее вброд и, медленно выбравшись на откос другого берега, наконец сделали привал.

Сбросив рюкзаки, приставив ружья к деревьям, мы (я и Сергей) обессиленно присели на поваленную березу, проводник же наш постоял немного, с наслаждением выкурил папироску и отправился дальше поискать след зверя, ибо, по его наблюдениям (заходил Иосиф сюда несколько дней назад), где-то рядом должна быть «берлог» Амикана-дедушки. Эвенк углубился в тайгу вместе с собаками, а мы всё сидели, глядя на Светлую, текущую в желтых крутых берегах, среди первобытной тишины предсумеречного часа осенней тайги. Неужели я еще когда-нибудь увижу все это?

Вдруг впереди отдаленно треснул выстрел, секундное безмолвие — и тут же второй выстрел прокатился по тайге.

Мы встали, прислушались.

— Все, — сказал Сергей, — Конец медведю. Стреляли жаканами.

— Не может быть, — сказал я, не поверив. — Так быстро?

— А ты думал как? Первый выстрел из карабина дал Иосиф, когда зверь вылез. Вторым выстрелом добивал мишу.

— Медведя? Так быстро?

— Наткнулись. На берлогу.

— Это сохатый. В него, наверно, стрелял Иосиф. Я видел, когда к воде спускались, Иосиф показывал его следы и лежбище на берегу. Свежее лежбище. Трава еще не поднялась.

— Держу пари — медведя взял. Без нас, — сказал ревниво Сергей.

— Но почему он не приходит оттуда?

— Свежует. В течение получаса надо свежевать. Так что готовь костер, шашлык сейчас делать будем.