Том 3. Повести и рассказы

– Ах, зачем вы! Зачем! – крикнула в ужасе Вера, успевшая остановить лошадь и поджидавшая спутника.

– Как зачем! – сказал Ланской, подъезжая к Вере и тяжело дыша. – С этим народом сладу нет. Здесь в Удалом мужики дрянь. Они и ребят приучили к дерзостям. И все, подлецы, раклуют…

На западе синей завесой висела огромная туча. А впереди быстро двигался коричневый облачный клубок, как вестник грозы.

Вдали мерцала зеленая молния.

Пронеслась низко над землей стая перепелок.

– Скорее! Скорее! Гроза будет, – почему-то волнуясь сказала Вера и пустила Кречета галопом.

– Нельзя скакать во время грозы. Опасно, – крикнул Ланской, неохотно догоняя спутницу.

– Вон на бахче шалаш стоит. Лучше туда спрячемся, – прибавил он, указывая на черное пятно сред дынной зелени.

Они подъехали к шалашу и вошли в него, привязав лошадей у входа.

В шалаше сидел старик с большой розовой лысиной.

– Можно у тебя, дед, грозу переждать? – спросил Ланской и, не дожидаясь ответа, подвинул Вере обрубок, приглашая ее сесть.

– Можно, можно, – сказал старик, оглядывая равнодушно непрошенных гостей, – а вы что? Хуторские будете?

– Я – Ланской, с хутора, а барышня из Ивняков.

– Так, так… Я твоего покойного отца знал. Воин был. Мой братишка егерем у него служил.

– Да тебе, дед, сколько лет будет?

– Без пяти сотенка к Троице стукнет.

– Крепостным был?

– А как же. Был…

– Худо было тогда?

– А не хуже. Бивать-бивали, да по крайности ели сытее.

– И верно, – засмеялся Ланской, – ей Богу, верно…

– Я в этом ничего не понимаю, – сказала Вера, – но мне как-то неловко становится, когда про крепостное право благодушно говорят. И стыдно, и скучно слушать…

– А я на это просто смотрю. Я простой человек, Вера Леонтьевна.

В это время где-то блеснула молния и раскатисто прогремел гром.

– Господи Иисусе, – пробормотал Ланской и перекрестился.

– Вы в Бога верите? – спросила Вера.

– Нет, я так, по привычке…

Стало совсем темно. Не видно было старика. Только, когда загоралась молния, можно было на миг увидеть его красную лысину.

– А помните, как мы с вами в путешественников играли? – спросила Вера, улыбаясь.

Но в это время опять рухнул гром.

– Что? – переспросил Ланской, придвинувшись к Вере. – Что? Ничего не слышу… Гром…

– Я говорю: помните, как мы в путешественников играли?

– Да… Да… Как же. Помню.

– Мы с вами один раз вот так же вместе в шалаше были. И я от вас убежала тогда…

– Верно. Мы с той поры редко вместе бывали. Я, по правде сказать, не знал, как с вами обходиться. Вы мне всегда непонятной казались.

– Я сама себе кажусь непонятной, – прошептала Вера с печальной улыбкой.

Они замолчали и сидели тихо, прислушиваясь к шуму дождя. Ланской сидел совсем близко, около ног Веры, и она чувствовала, как он мерно дышит. И ей приятна была эта близость: ей нравился Сережа Ланской, как нравился Кречет, и у нее было неясное желание сделать его покорным, управлять им…

Перестал дождь. Большая синяя туча, теперь вся в глубоких складках, быстро уходила за дальние холмы.

– Прощай, старик, – сказал Ланской, выходя из шалаша.

И Верочка обернулась к нему с улыбкой:

– Прощай, дедушка, спасибо… Только если плохо вам теперь живется, воля здесь ни при чем. Я вот тебе растолковать не умею, но уж очень крепко знаю. Без воли не жизнь, а стыд один.

– Тебе виднее. Ты – ученая, – сказал старик добродушно. – Ну, дай вам Бог.

Кречет мотал влажным хвостом. Ланской вытер седло платком и помог Вере сесть.

Они поехали рядом. Веял ветер и гнал прочь последние облака.

– У меня сейчас мыслей в голове нет, – засмеялась Вера, – вот небо, ветер, гречиха… И ничего мне не надо.

Ланской не понял и молчал.

– Хорошо мне, – повторила Вера мечтательно, – так вы землю любите? Все мы – земля, прах…

– Цыгане, – сказал Ланской, указывая на телеги, которые стояли около дороги под ивой.

– Я гадать хочу. Можно?

– Можно. Только с ними осторожнее. Они народ аховый… Воры!

Вера поскакала вперед, а когда Ланской догнал ее, она стояла около телеги, и цыганка с лукавыми темными глазами, в длинных серьгах и с бусами на смуглой шее, гадала ей.

– Будешь счастливой, любить будешь, богатой будешь, дом большой построишь… А потом ветер подует и хоромы твои упадут. А когда упадут, не знаю. Может, через десять лет, может, через сто. Чего не знаю, так не знаю. Я правду говорю. Ах, красавица какая. Ах, королева. Дай ручку поцелую…

Вера дала цыганке рубль.

– А это кто будет? – спросила цыганка, принимая рубль и кивая на Ланского. – Кто он? Слуга твой? А ты, царевна, на слуг не полагайся… Не верь им.

Она засмеялась, оскалив белые зубы.

– Ишь разболталась, – сказал Ланской сердито, – не люблю цыган. Лентяи…

Ланской и Вера подъехали к ивинскому дому.

– У нас ужин сейчас. Вы у нас останетесь, – сказала Вера, передавая повод Максиму.

За ужином Ипатий Андреевич был рад выказать свое красноречие перед молодым гостем.