Том 3. Повести и рассказы

«Сегодня m-me Гриневская сделала мне замечание за то, что я опоздала на панихиду по нашей патронессе Уваровой… Как мне противна m-me Гриневская. Боже мой. Когда же я кончу институт?»

И Верочке странно читать теперь эти строки. Какое ей дело до этой худощавой, больной классной дамы, с синими губами и тоскующим взглядом.

Или вот еще:

«Я поссорилась с Любочкой. Вчера целый день она ходила обнявшись с Катей Рунич. Зачем это? Чтобы возбудить мою ревность? Но это смешно… Да, признаюсь, я разочарована: вот каковы дружба и верность. Я пошла в музыкальный зал и попросила у Ореста Карловича ключ от рояля. Орест Карлович был, как всегда, мил со мною и дал мне ключ. Я играла два часа. Когда я кончила, глаза мои были влажны от слез. Ах, музыка, музыка».

Верочке кажутся теперь наивными эти строки, но она продолжает перелистывать дневник.

«У нас, в институте, постоянные разговоры о замужестве, женихах… Многие уже засватаны. Летом венчается Катя Рунич… А я? Мне странно представить себя замужнею. Я не знаю, что такое любовь. В жизни, должно быть, не может быть такой любви, как в романах. Ах, любить, любить. Но на время не стоит труда, а вечно любить невозможно… Молодые люди, с которыми я встречаюсь, кажутся мне скучными и неинтересными. Я не знаю, что со мной; целый день у меня кружится голова и болит сердце».

Среди записок Верочки попадаются рисунки. Вот в черном берете Гамлет, вот Татьяна, вот милый профиль Любочки Груздевой.

На одной из последних страниц тетрадки написано:

«Во время каникул я взяла в библиотеке отца книгу французского ученого Ренана „Vie de Iesus“. Она произвела на меня впечатление, хотя и раньше я слышала о подобных мнениях… Неужели в самом деле Христос был простым человеком, прекраснейшим и мудрейшим, но все же простым человеком? Мой разум говорит мне, что это было так, но я должна признаться, что я не могу о Нем думать без особенного волнения… Ах, как я одинока. Как одинока».

VI

Приняв из рук директрисы диплом, в котором было сказано, что Ивина удостоена золотой медали, простившись с подругами и особенно с Любочкой Груздевой, Верочка покинула институт без особенной радости и без печали.

Как всегда, дядя прислал за ней коляску. И тот же рыжеусый Максим сидел на козлах. Только вместо вороных теперь заложили пару гнедых. И опять, как семь лет назад, пришел на постоялый двор Лелюка, где стояли ивинскии лошади, дурачок Фомушка и по-прежнему запел тоненьким голосом: «Богородица Дева».

И в ивинском доме все по-старому. Только Ипатий Андреевич, видимо, дряхлеет. Жюли растолстела и страдает от ожирения сердца.

Земский врач Захарченко заразился на эпидемии и умер. Теперь обедает у Ивиных его сын, молодой человек, кончивший университет в прошлом году и занявший место отца. У него светлые отцовские глаза. Говорит он отчетливо, точно – и спорит с Ипатием Андреевичем. В тот день, когда приехала Верочка, за обедом разговор шел о японской войне, только что начавшейся тогда. В Ипатии Андреевиче неожиданно пробудились патриотические чувства. Сюсюкая, упрекает он Захарченко за его отношение к нашим военным неудачам…

– Но поймите, любезнейший Петр Петрович, что мы не можем покупать нашу конституцию ценою международных унижений…

Петр Петрович несколько горячится, поглядывая на Верочку.

– Нам теперь не до тщеславия, Ипатий Андреевич. На Дальнем Востоке сейчас идет не народная война, а черт знает что… Авантюра, если хотите знать.

Верочка слушает молча. Она газет почти не читает и в политике ничего не понимает.

После обеда она уходит к себе в комнату и запирается там. Ей хочется поскорее снять свое институтское платье. В прошлом году она купила в деревне крестьянский сарафан вышитый и рубаху. Она хочет надеть этот наряд, яркий и милый.

Сбросив платье, она стоит перед зеркалом.

Верочке пошел теперь девятнадцатый год. У нее темные глаза, поставленные немного косо, продолговатые, как миндалины; рыжевато-золотистые волосы ее пышны; и странно противоречит строгим бровям загадочная улыбка на нежных губах… Верочка расчесывает волосы, любуясь собою в зеркале. Ей нравится, как розовеет ее молодое тело сквозь белое кружево. Потом она сбрасывает рубашку и стоит нагая перед большим зеркалом. Она медленно проводит рукой по своей нежной коже, и это легкое прикосновение заставляет ее вздрагивать. Верочка подымается на цыпочки, как бы танцуя, и потом мерно кружится по комнате. Руки она распростерла, как крылья.

О чем она думает сейчас? Ни о чем… Это не мысли, а само солнце, земля, цветы поют у нее в крови.

Верочка набрасывает рубаху и сарафан и идет в сад, босая. Земля горячая обжигает приятно маленькие нежные ступни… Вот он знакомый запах акации белой… В истоме села Верочка на старую скамью, на краю сада, у речки. Верочка чувствует на теле грубоватое шершавое полотно рубахи – и это приятно, как будто обнимают ее чьи-то руки.