Том 1. Рассказы. Книга 1

Скучно, – думает Баталин, – скучно. Но странно, что я так скоро забыл о Марии, об этой непонятной невесте моей. Она умерла: а что если бы она была жива, и я женился бы на ней? Пожалуй, это было бы худо. Теперь она кажется мне таинственной и прекрасной, но ведь, если бы я прожил с ней год или два, она, быть может, родила бы ребенка и стала матерью, доброй и милой, но уж, наверное, не таинственной».

Эта мысль показалась Баталину кощунственной.

«Нет, Мария умерла не случайно. Она не могла рождать. И любовь ее воистину сильнее смерти. Разве я не чувствую вновь ее власти над собой?

О, Мария!..»

В Севастополе, когда Баталин сел в пролетку с нескладным белым навесом, запряженную парою серых лошадей; когда южное дневное небо, совсем простое и светлое, раскрылось перед ним: воспоминания о Марии рассеялись и ночные неопределенные мысли притаились на дне души.

«Но ведь мне всего лишь тридцать два года, – подумал Баталин, – ведь еще жизнь впереди. Ведь еще можно жить, не думая о страшном и загадочном: так трудно и ответственно это. Буду дышать югом пока».

И Баталин легкомысленно засмеялся.

Потом он обедал в ресторане, на веранде, над морем.

Он пил водку, со вкусом ел раковый суп и с удовольствием смотрел на морских офицеров: они сидели за соседним столиком и на их молодых, веселых лицах не было и следа тех трудных мыслей и настроений, которых так боялся Баталин.

А на взморье был праздник. Блестели под солнцем военные суда. Развевались флаги и звучала простая, нетрудная музыка.

II

Пароход из Севастополя в Ялту отходил ночью.

Когда Баталин вслед за носильщиком спустился по узенькой лестнице в первый класс, случайно погасло электричество. А когда через полминуты оно опять загорелось, Баталин увидел в двух шагах от себя ту самую даму в трауре, которую он заметил в Петербурге на вокзале. И опять она показалась ему прекрасной.

С почтительным восхищением он посмотрел на нее, и, должно быть, она заметила его взгляд, потому что явно смутилась и покраснела.

Этот дымчатый живой румянец показался Баталину каким-то внятным знаком, как будто она сказала ему ласковое слово.

Пароход отвалил от пристани.

Приятная соленая влага ласкала руки и лицо; тяжело дышала машина.

Баталин стоял на палубе, и душа его была опять во власти неопределенного чувства надежды и томления.

Недалеко от него, в плетеных креслах, около борта сидели дама в трауре и ее муж.

Баталину показалось, что они говорят о нем. И в самом деле господин медленно поднялся с кресла и неуверенно подошел к нему.

– Простите. Если не ошибаюсь, Валентин Александрович Баталин? – сказал господин, приподнимая шляпу.

– Да, вы не ошиблись, но, извините, я не узнаю вас.

– А ведь мы товарищи по гимназии: я – Таланов, Сергей Сергеевич, адвокат, может быть, изволили слышать?

– Как же! Как же! – сказал Баталин, пожимая руку солидному адвокату и с трудом узнавая в нем Сережу Таланова, этого доброго малого, который был любимцем учителей и товарищей.

– Вы, я вижу, в одиночестве, – сказал Таланов, – а я уж два года на семейном положении. Позвольте вас познакомить с моей женой. Зовут ее Любовью Григорьевной.

Когда Баталин пожимал ее маленькую, но сильную руку, он почувствовал, как сердце его неровно застучало, и он должен был сделать усилие, чтобы отвечать на вопросы Таланова.

– Куда же вы едете? В Ялту? А мы, может быть, в Кореиз проедем.

Баталину казалось странным, что Таланов в присутствии Любови Григорьевны может так спокойно разговаривать.

И почему все эти пассажиры равнодушно проходят мимо нее? И почему я сам не стою сейчас на коленях и не говорю громко об ее красоте? Красота, ведь это дар Божий, и надо славить ее всенародно и целовать землю, на которую ступает нога красавицы.

– Мне нравятся ваши работы, – сказала Любовь Григорьевна не без некоторого смущенья, – мне нравятся и театр и церковь Никодима. Перед отъездом я успела ее осмотреть.

– Боже мой! Я так счастлив, если вам нравится, – сказал Баталин со смешным восторгом.

Таланов с видом знатока стал рассуждать о реставрации колокольни св. Марка в Венеции: это была модная тема в то время.

Любовь Григорьевна покорно слушала рассуждения мужа и только изредка поднимала глаза и смотрела на Баталина, как будто безмолвно спрашивала его о важном и значительном.

– Однако, милая, уже качает, – сказал Таланов, – я пойду в каюту, лягу.

– А я еще посижу здесь немного.

– Я вас видел в Петербурге, – сказал Баталин, – и мне так приятно, что мы теперь едем вместе и вот познакомились.

– Я тоже вас заметила на вокзале, – вас мне и раньше показывали.

Так они обменивались незначительными фразами, но эти фразы звучали для них, как обещание и уверение в чем-то.

Ночные волны тяжело дышали и роптали, упорно преследуя пароход.

Уже растерянно заметались пассажиры, ощущая качку.

Крепкий ветер ломал море и шутя качал пароход.

– Проводите меня до каюты, – сказала Любовь Григорьевна, и сама взяла Баталина под руку.

От ее доверчивого жеста у Баталина закружилась голова.

Он довел ее до каюты и вернулся наверх, сел на свернутый канат, посреди палубы, около мачты, и вскоре задремал.