Том 1. Рассказы. Книга 1

Баталин посмотрел на даму, – и как будто волна хлынула ему на сердце.

«Бог мой! Какая красивая!» – подумал он, с восхищением вглядываясь в темный блеск больших глаз, в полуоткрытый живой и милый рот, в чуть сдвинутые брови, строгие и умные, в черные волнистые волосы…

Дама была в трауре. И от этого она показалась Баталину еще более привлекательной и таинственной: траур всегда волновал его.

Раздался второй звонок; все засуетились, и дама в трауре исчезла в толпе.

Баталин забыл о даме, но где-то в глубине сердца осталось нежное и печальное чувство – чувство неопределенного томления и надежды.

В купе кроме Баталина не было никого, и он тотчас задремал, не раздеваясь и не ложась.

Во сне Баталину казалось, что с ним в купе сидит девушка в темной шляпе, надвинутой на лоб; лица ее разглядеть невозможно, но по большой пряди мягких светлых волос, выбившейся из-под шляпы, Баталин догадывается, кто эта девушка.

Баталину жутко и радостно, что она с ним, и он тихо касается ее руки и шепотом говорит:

– Мария! Это вы? Как я счастлив, что вы опять со мной. Значит, это неправда, что вы умерли?

Но девушка молчит, и Баталину молчание ее кажется страшным.

– Мария! Невеста моя! – смущенно шепчет Баталин и хочет проснуться и, наконец, с трудом преодолевая сон, открывает глаза.

– Станция Любань.

Баталин выходит из вагона, и ему приятно, что он снова среди живых людей.

В буфете торопливо едят и пьют; на душе становится легко и весело, когда видишь большой освещенный зал, бутылки, дымящиеся котлеты с горошком и оживленные лица.

На конце длинного стола сидит незнакомка в трауре и, по-видимому, ее муж. Баталин хочет сесть рядом, но его предупреждает седой генерал с перекинутой через плечо кожаной сумкой.

Баталин машинально покупает газету в киоске и возвращается к себе в купе.

«Зачем этот сон? – думает Баталин с тоской. – Зачем?»

Он старается вспомнить то, что произошло два года назад, и ему все прошлое кажется неправдоподобным: и встреча на Севере с этой странной девушкой, и болезненная влюбленность в нее, и предложение, и ожидание свадьбы, и ее неожиданная смерть.

Баталину мерещатся финские шхеры, серебряные туманы, бледное море и Мария. Она стоит на берегу, и ветер спутал ее нежные светлые волосы. И кажется, что еще один порыв ветра – и она отделится от гранитной скалы и полетит вместе с ветром на север.

Тихо покачиваются лайбы на взморье. И белые чайки летают совсем близко у ног этой девушки.

Она смотрит в прозрачную даль, как будто прислушивается к пению, которое доносится до нее Бог знает откуда.

– Мария! Невеста моя!

И вот опять сон тяготеет над Баталиным. Палуба, как шахматная доска, в белых и черных пятнах: это лунный свет дробится канатами, мачтами, парусами и трубами…

И Мария в белом платье склонилась у борта. Все давно разошлись по каютам. Только она не спит, только она томится в предсмертном томлении.

И от слов любви ее веет неземной властью. Вот встает Мария и тихо кружится по палубе в своем белом платье.

Лунные крылья растут. И девушку возносят из плена земного в лунный простор.

– Мария! Невеста моя!

Баталин просыпается и, проснувшись, в полумраке протягивает руки, как бы предчувствуя полет.

Колеса однообразно и мерно стучат.

Глаза опять смыкаются. И вновь мечтания и призраки теснят сердце.

Звучит пение: «Упокой, Боже, рабу твою и учини ю в рай, иде же лица святых»…

Пахнет розами и ладаном.

И в осеннем солнце блестит серебряный крест на ризе священника.

– Мария! Невеста моя!

Так в полусне жил Баталин в своем замкнутом купе всю дорогу от Петербурга до Севастополя. Он выходил иногда ночью на станциях, жадно вдыхал мимолетную жизнь где-то в чужом углу: стучит аппарат, вспыхнула красным огнем фуражка начальника при свете фонаря, прошла парочка – оба закутаны в пледы и что-то шепчут; а если посмотреть на небо, там великолепная и торжественная глубина; а здесь, на земле, пахнет влагой и тиной: должно быть, где-нибудь за станцией недалеко пруд.

«Эти два года, – думает Баталин, – что они принесли мне? Правда, я участвовал в постройке театра, и вот теперь этот храм святого Никодима… Но в сущности когда мои проекты лежали у меня в столе, и надо мной смеялись, в сущности, я жил тогда лучше, красивее, мудрее… Теперь все стало трезво и определенно, я уже не делаю своей жизни, а жизнь влечет меня по большой шоссейной дороге, где и другие идут неустанно, не имея времени подумать о любви и смерти.

Им „некогда“, этим деловым людям.

Вот и мне некогда; не странно ли, что, за эти два года только теперь сумел я опять по-настоящему взглянуть на небо, на звезды, – только теперь, и для этого мне понадобилось очутиться где-то на маленькой станции, подслушать, подсмотреть чью-то чужую и маленькую жизнь?