Берни знал, что Лиз иногда читала Библию, решил прочитать на похоронах двадцать третий псалом и пошел за ней в спальню. Книга оказалась толще, чем он ожидал. Когда он взял ее в руки, из нее выпало четыре письма. Берни наклонился за ними и, увидев, что это, взял письмо, адресованное ему, начал читать, и слезы неудержимо полились из его глаз. Он позвал Джил, потом вручил матери письмо, которое Лиз написала для нее. Письмо сыну будет ждать своего часа, а до тех пор Берни решил положить его в сейф.
Этот день был наполнен неутихающей болью, нежностью и воспоминаниями. На похоронах Пол Берман стоял рядом с Берни, а тот крепко держал за руку Джил, его отец держал под руку Рут. Проститься с Лиз пришло много народу: друзья, соседи, коллеги, – и все плакали. Директор школы сказал, что всем будет очень ее не хватать. Берни был тронут, увидев, как много работников «Уольфс» пришло на похороны. Очень многие ее любили и будут по ней грустить, но больше всех – Берни и дети, оставшиеся без нее.
«Когда-нибудь мы снова увидимся», – обещала Лиз. То же самое она сказала своим ученикам в последний день занятий, который объявила днем Святого Валентина. Берни очень надеялся, что так оно и будет, отчаянно жаждал увидеть ее… но у него двое детей, и сначала он должен их вырастить. Слушая слова двадцать третьего псалма, он сжал руку Джил, слезы застилали глаза. Как же ему хотелась, чтобы она была с ними!.. Но Элизабет О’Рейли ушла навсегда.
Глава 24
Отцу Берни нужно было возвращаться в Нью-Йорк, но мать еще на три недели осталась с ними и настояла на том, чтобы взять детей с собой. Стоял август, и им все равно было нечем больше заняться. Берни пришлось в конце концов вернуться к работе, и Рут втайне думала, что это ему только на пользу. От дома в Стинсон-Бич они уже отказались, так что детям в отсутствие отца ничего не оставалось, кроме как сидеть дома с приходящей няней.
– Кроме того, Бернард, тебе нужно привести свою жизнь в порядок.
Мать обращалась с ним прекрасно, но он начал временами на нее срываться. Берни был зол на жизнь, на судьбу, которая обошлась с ним так несправедливо, ему нужно было выместить на ком-то свою злость, и мать оказалась ближайшей мишенью.
– Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
Дети были уже в кроватях, когда Рут вызвала такси, чтобы вернуться в отель. Понимая, что Берни каждый день нужно какое-то время побыть одному, так же как и ей, она по-прежнему жила в «Хантингтоне». Каждый вечер, возвращаясь в отель после того, как дети лягут спать, она испытывала облегчение. Но сейчас сын сверлил ее таким взглядом, будто напрашивался на ссору, а Рут не хотела в нее вступать.
– Ты хочешь знать, что я имею в виду? Я думаю, тебе стоит переехать из этого дома. Возможно, сейчас самое подходящее время вернуться в Нью-Йорк. А если это все еще никак нельзя устроить, то по крайней мере тебе надо сменить атмосферу. Этот дом полон воспоминаний, и это тяжело для всех вас. Джил каждый день в гардеробной нюхает духи Лиз. Всякий раз, когда открываешь ящик комода, ты натыкаешься на шляпку, или кошелек, или парик. Нельзя так себя терзать. Уезжай отсюда.
– Мы никуда не переезжаем.
У Берни был такой вид, словно он вот-вот затопает ногами, но Рут была настроена серьезно:
– Бернард, так нельзя: ты мучаешь детей и самого себя.
Они цеплялись за воспоминания о Лиз, словно пытались ее удержать, но это было невозможно.
– Что за чушь! Это наш дом, и мы никуда отсюда не уедем.
– Этот дом ты всего лишь арендуешь. Что в нем такого особенного?
Особенным было то, что в нем жила Лиз, и Берни был не готов от него отказаться, что бы кто ни говорил и кто бы ни считал это нездоровым. Берни не хотел, чтобы трогали ее вещи, передвигали ее швейную машинку. Кастрюли, в которых Лиз готовила, оставались на прежних местах. Трейси когда-то тоже проходила через это. Несколько дней назад она рассказала Рут, что смогла отдать одежду покойного мужа только через два года после его смерти. Рут считала, что это вредно для психики, и была права, но Берни никак не желал ее слушать.
– Хоть позволь мне тогда взять детей на несколько недель в Нью-Йорк, пока у Джил не начнутся занятия в школе.
– Я подумаю.
Рут с детьми уехали в конце недели, все еще не оправившись от потрясения. После их отъезда Берни работал до девяти-десяти вечера, потом приходил домой и подолгу сидел в гостиной, уставившись в пространство и думая о Лиз. Когда его мать позвонила, он ответил только после четырнадцатого звонка.
– Бернард, ты должен найти для них няню.