Только лучшее

– Я нормально себя чувствую, – увидев, что по щекам дочери текут слезы, Лиз хрипло прошептала: – Мне очень жаль от тебя уходить, но я всегда буду рядом, буду присматривать за тобой, за папой и за Алексом.

Джил обхватила мать руками за шею, и они еще долго сидели так в машине, потом наконец вышли и, держась за руки, направились к дому. Лиз так исхудала, что Джил казалась едва ли не крупнее матери.

Тем же днем Трейси взяла Джил погулять в парке и поесть мороженого. Глядя на них, Лиз отметила, что девочка впервые за многие месяцы уходит легко, и сама она почувствовала себя лучше и ближе к дочери, чем за все время болезни. Ей было не лучше, но легче.

Днем Лиз села за стол написать прощальные послания своим близким. Это были скорее записки, в которых они прочтут самое главное: как она их любит и за что, как много они для нее значат и как ей жаль с ними расставаться. Всего четыре письма: для Берни, Рут и Лу, Джил и Алекса. Для сына было писать труднее всего: он так никогда ее и не узнает.

Она вложила записки между страницами Библии, которую хранила в ящике комода. Когда все было закончено, у нее полегчало на душе. Она давно собиралась это сделать, и вот наконец сделала.

Вечером, когда Берни вернулся с работы, они вместе стали собирать вещи для переезда в Стинсон-Бич, а утром в приподнятом настроении выехали из Сан-Франциско.

Глава 22

Тремя неделями позже, 1 июля, Лиз по графику должна была ехать в город на очередной сеанс химиотерапии, но впервые отказалась. Накануне она сказала об этом Берни. Сначала он запаниковал, позвонил доктору Йоханссену и спросил, как быть. Неужели она сдалась?

– Возможно, – ответил тот. – Честно говоря, если даже вы уговорите ее приехать, это вряд ли что-то изменит. Попробуем перенести сеанс на неделю. Что, если она передумает?

Днем Берни сказал Лиз, что позвонил доктору Йоханссену, и она отнеслась к этому спокойно, но заявила, что не поедет на химиотерапию ни через неделю, ни через две.

Она поцеловала его, и Берни вспомнились счастливые времена, когда он впервые приехал в Стинсон-Бич встретиться с ней, как они были счастливы…

В тот день, когда Лиз отказалась ехать на химиотерапию, начал ходить Алекс. Они сидели на берегу, и вдруг малыш, повизгивая от морского бриза, поднялся на толстенькие ножки и, покачиваясь, зашагал к Лиз. Все засмеялись, а Лиз торжествующе посмотрела на Берни:

– Вот видишь! Я знала, что сегодня не надо было ехать!

Теперь она почти постоянно испытывала боль, но таблетки пока помогали. Лиз не хотела переходить на инъекции, пока могла терпеть: боялась, что, если слишком рано начнет применять более сильные препараты, они перестанут помогать, когда действительно понадобятся, и откровенно сказала об этом Берни.

В субботу вечером они решили устроить барбекю. Хотели пригласить и хозяев коттеджа, но тех не оказалось дома. Берни поджарил мясо, а Лиз приготовила печеную картошку со спаржей и голландский соус, а на десерт – жареное мороженое с помадкой. Алекс с энтузиазмом принялся за десерт и весь перемазался мороженым, рассмешив всех. Его порцию Лиз сделала не горячей, чтобы не обжегся. Джил напомнила Берни про банановый сплит, который он ей купил, когда она потерялась в «Уольфс». Казалось, для них это было вечер воспоминаний. Гавайи… совместный медовый месяц… свадьба… первое лето в Стинсон-Бич… первое открытие оперного сезона… первое путешествие в Париж… Вспоминая все это, Лиз и Берни проговорили почти всю ночь, а утром ее мучила такая сильная боль, что она не смогла встать. Берни позвонил доктору Йоханссену и упросил приехать к Лиз. Удивительно, но тот согласился, за что Берни был ему безмерно благодарен. Он сделал Лиз укол, она заснула с улыбкой на устах и проспала весь день. Трейси пришла помочь Берни с детьми и увела их на пляж, посадив Алекса в специальный рюкзак, который купила как раз для таких случаев.

Врач оставил для Лиз запас лекарств. Трейси умела делать уколы, и для Берни ее помощь была просто даром небес.

Лиз не проснулась даже к ужину. Дети быстро поели и отправились спать, а Берни уселся с книгой, но в полночь Лиз неожиданно его окликнула:

– Дорогой, где Джил?

Его поразил ее бодрый вид. Она выглядела так, будто весь день провела на ногах, а не спала после обезболивающего укола. Он вздохнул с облегчением. Она выглядела очень хорошо, даже, казалось, стала не такой худой, как раньше. На мгновение он подумал, что у нее началась ремиссия, но это было начало совсем другого, только он пока об этом не знал.

– Милая, Джил в постели. Хочешь съесть что-нибудь?

Она выглядела так хорошо, что он уже готов был принести ей ужин, который она проспала, но Лиз с улыбкой покачала головой:

– Я хочу ее увидеть.

– Сейчас?

Лиз кивнула с таким видом, как будто это было что-то срочное. Чувствуя себя немного глупо, Берни надел халат и пошел в комнату Джил, ступая на цыпочках, чтобы не разбудить Трейси, спавшую на диване в гостиной (она решила не уезжать на случай, если Лиз ночью потребуется еще один укол или Берни с утра нужна будет помощь с детьми).