Ткач Кошмаров

Сын вёльвы и берсерка, выбравший путь скальда, кивнул. Он, как никто другой, понимал.

– Твоя очередь, – сухо сказала Морриган, злясь на себя за излишнюю откровенность. – Что ты можешь рассказать мне о Дэмьене?

– Он единственный из берсерков Пропасти не принадлежит нашему племени.

– Я уже поняла, но почему?

Соблазн списать это на тяжелый характер Дэмьена был велик, но Морриган ему не поддалась. Насколько она могла судить – и по тому, что знала сама, и по тому, что услышала от Лелля, – берсерки в большинстве своем сами не подарок. Так в чем же причина столь явной нелюбви?

Лелль сокрушенно покачал головой.

– В основе сущности Дэмьена лежит тайна, которая и по сей день не дает мне покоя. А ответы – не пылинки в солнечных лучах, из воздуха не берутся.

Морриган закатила глаза. Ох уж эти поэты…

– А конкретнее? – обманчиво ласково спросила она.

– Дэмьен поссорился с отцом, что и предшествовало его изгнанию из клана.

Но Морриган чувствовала: было что-то еще, и, подавшись вперед, сощурила глаза.

– Говори, – потребовала она.

Этому тону она училась у матери, которая когда-то ставила на колени даже фэйрийских королей.

Лелль отвел взгляд. Глубоко вздохнул, словно перед прыжком в ледяную воду.

– Берксеркский дар Дэмьена, казалось, был зверем, которого он никак не мог приручить. Они то бежали в одной упряжке, то бросались друг на друга, стремясь перегрызть друг другу глотки.

– Проблемы с контролем ярости, – кивнула Морриган, переводя его слова на простой человеческий.

В памятный вечер их первого поцелуя Дэмьен сказал, что научился брать свою сверхъестественную ярость под уздцы, но с появлением в его жизни Морриган в отлаженной системе произошел сбой.

Всякий раз, когда она касалась Дэмьена, срабатывал некий невидимый переключатель. Касалась осторожно – видела лишь алые всполохи в глазах, свидетельство того, что, пусть и с трудом, но берсерку удавалось сдерживать внутренний порыв. Если же ее прикосновение было резким и неожиданным, Дэмьен против воли входил в состояние ярости. В их первую встречу он и вовсе отправил ее в короткий, но запоминающийся полет до ближайшей стены.

Что-то внутри него – тот самый зверь, как поэтично назвал это Лелль – будто видело в Морриган угрозу. Она усмехнулась. Уж не Мэйв, бывшая возлюбленная Дэмьена, прокляла его, чтобы даже не смел смотреть на других?

– Ты когда-нибудь слышала о том, чтобы берсерки не могли совладать со своей яростью?

– Если только юные… Насколько я знаю, вас этому обучают.

– Верно, но не совсем. Правильнее сказать, что берсерки обучают новое поколение тому, как вызывать в себе ярость. Ведь зачем обучать воина тому, как ее сдерживать?

Морриган хмуро уставилась на Лелля.

– Рассказывай. Все, с самого первого дня появления Дэмьена в вашей общине. Я хочу знать, как все это началось.

Он улыбнулся.

– Я, пожалуй, лучше спою.

Морриган протестующе застонала. Открыла было рот, чтобы возразить… и тут Лелль запел.

У него был чистый, красивый голос. Песня лилась гладко, ластилась к ушам, нежно касалась слуха, словно шелковый платок – кожи. Морриган блаженно прикрыла глаза. Голос Лелля заставлял забыть о его нескладном теле и не слишком привлекательном лице. Он словно одурманивал, как одурманивали вейлы, танцуя. Заподозрив попытку ее обмануть, приворожить, Морриган открыла глаза. Нет, Лелль не показался ей хоть немного симпатичнее, чем прежде. Но его чарующий, как у сирены, голос… покорял.

Неведомая магия переносила Морриган в те мгновения, о которых пел Лелль. Она видела чужое прошлое своими собственными глазами, будто сама его прожила.

Она видела усталого Дэмьена на несколько лет младше, чем сейчас. Он подошел к вождю и заявил, что хочет отомстить. И надеялся, что люди с той же кровью в венах, что текла и у него, ему помогут.

Морриган хотелось спросить, о чем он говорил, кому собирался мстить, но язык не послушался. И ей так не хотелось прерывать чудесную песнь…

Потом был Дэмьен и девушка из общины берсерков, которой он – ну надо же! – отказал в близости. Были и другие берсерки, а с ними и шутливые подначивания, и настороженные взгляды, и разговоры «за жизнь».

Эпизоды чужого прошлого сменяли друг друга, и Морриган едва за ними поспевала. А потом Лелль и вовсе замолчал, давая отдых голосу, и Медовый зал[20] с пьющими и веселящимися берсерками исчез, сменившись комнатой в Тольдебраль.

– Ты и впрямь сын колдуньи, – потрясенно выдохнула Морриган. – Я словно видела все это своими глазами.

Лелль слабо улыбнулся.

– Оттого отцу я никогда не пою. Я не знаю, как вышло так, что сила матушки-вёльвы перетекла в мои песни, но боюсь…

– Как бы тебя не сочли эрги, – кивнула Морриган. – Продолжай.

И Лелль запел. И снова картины прошлого ожили перед ее глазами.