Ткач Кошмаров

Мать порхала по дому, как птичка. Куда-то исчезли все мучащие ее прежде хвори. С прозрением рано повзрослевшего ребенка Дэмьен понял: он ведь никуда от матери не денется, а значит, изображать что-то из себя перед ним не надо. А вот завоевывать сердце Патрика…

Оказывается, она даже умела готовить. Не слишком хорошо, но вполне сносно. Дэмьен, привыкший есть на ходу сухомятку, накидывался на яйца со свиными колбасками и беконом и содовый хлеб с упоительно хрустящей корочкой, усиленно делая вид, что не замечает недовольной гримасы на лице матери и хмурой морщинки между бровей Патрика, который теперь был в семье кормильцем.

Он тоже отлично умел притворяться.

Забеременев, мать сияла как начищенная монета. Вероятно, она считала, что первый блин – комом, а во второй раз с ребенком ей точно повезет. Патрик не сиял. Его скудной зарплаты механика средней руки едва хватало, чтобы прокормить троих. А тут еще четвертый… Окрыленная, мать не замечала, что к их порогу подбирается буря. Дэмьен с тоской представлял грядущее будущее: склоки, скандалы, проскальзывающие в речи «спиногрызы», а потом – хлопнувшая за Патриком дверь. И мать в засаленном халате, снова не вылезающая из постели.

Он стал часто пропадать, добывая себе еду по старинке, чем облегчил жизнь всем троим, включая нерожденного брата. Иногда возвращался, чтобы удостовериться: они все еще вместе и с любовью во взгляде ждут малыша. В какой-то момент показалось – для них обоих первенца. Намек Дэмьен понял, и больше не приходил.

А потом судьба в лице Эйдена, с которым они познакомились на улицах Кенгьюбери, привела его в Ямы. Там, как сказал его новоявленный друг и такой же отщепенец, можно не бояться полиции – сам мэр, казалось, махнул рукой на этот район. Понимал, наверное, что проще сравнять его с землей, чем что-то в нем исправить. Ямы – позорное пятно на лице прекрасного Кенгьюбери, вывести которое невозможно. Остается только вычеркнуть, решив, что Окраинами город и ограничивается. А за изгородью нет ничего.

Спустя пару лет в его жизни – их жизни – появился Ристерд. Дэмьен думал, что встреча с ним – это спасение.

Оказалось – погибель.

Глава 16. Песнь Лелля

Морриган рассказала Леллю множество историй. Или же одну, разбитую на осколки, как колдовское зеркало.

Жила-была девочка, что обратилась к полуночной магии, когда ей было всего семь лет. Ее мать, тогда еще живая, научила ее всему, что знала. Как мать Лелля, вёльва, мечтала обучать свою дочь.

В двенадцать лет девочка начала понимать, какова истинная плата за обладание полуночной силой. Она наблюдала за матерью, для которой человеческие жизни перестали иметь цену, если наградой за чужую смерть были лакомая сила, опыт и знания. Девочка поняла, что полуночная сила изменила ее мать. Поняла, что меняется сама. Незаметно стирались границы, становилось все сложнее понять, каков он, самый страшный, самый отчаянный шаг для ведьмы, жаждущей обрести могущество, но остаться человеком.

Узнала девочка и главный парадокс: хотя ее колдовская сила росла, той с каждым разом словно становилось все меньше. Потому что сама она хотела все большего.

Морриган поведала о девочке четырнадцати лет, которая решила, что с нее хватит. Она отреклась от полуночной магии и, став вольной, сбежала из дома прямиком в лагерь охотников. Ей казалось, что, охотясь за головами колдунов-отступников – безжалостных и жестоких, – она сможет очистить душу. Искупить жажду темной силы, которая год от года в ней только росла. Однако забыть о родовом даре, который плещется в венах вместе с кровью, оказалось непросто. Особенно если где-то глубоко внутри ты не желаешь забывать. Потому что рассветная сила не дает того могущества, что полуночная.

Морриган рассказала и о семнадцатилетней девушке, чей мир в очередной раз перевернулся – или, вернее, разбился на куски. О той, что потеряла единственную подругу. О той, что зареклась впредь любить и дружить. Потому что терять по-настоящему близких людей оказалось мучительно больно – будто отрывать что-то с корнем из собственной души.

Наконец пришел черед истории о девушке девятнадцати лет, охотнице и рассветной ведьме, которая, узнав об исчезновении сестры, решила вернуться домой. Не зная, что совсем скоро жажда полуночной силы вернется. Не зная, что вскоре ей придется стать одной из отступников, на которых когда-то охотилась она сама.

Когда Морриган замолчала, горло першило. Жутко хотелось пить. Она не привыкла говорить так много. Тем более… о себе.

Они сидели в ритуальной комнате Морриган, очищенной от призрачных слухачей Аситу и как нельзя лучше подходящей для подобных бесед. Чтобы попасть в Тольдебраль, Леллю пришлось позволить чтецу крови проколоть его палец и изучить кровь, тем самым обнажая перед колдуном все потаенные мысли. Во всяком случае те из них, что касались королевской семьи.

– И с тех пор я борюсь сама с собой, – заключила Морриган, глядя на притихшего Лелля. – С ощущением, что эта борьба бессмысленна.

– Почему?

– Потому что борюсь я с собственной тенью. С частью самой себя, с частью своей природы.