The show must go on

Надо вызвать скорую… Но на случай летального исхода врачи сразу позвонят и в полицию. И те, конечно, вцепятся в Сержа так, что лучше бы он сам умер сегодня. А у него послезавтра

премьера… Вернее уже завтра, время давно за полночь.

Он обхватил голову ладонями, с силой вжимая пальцы в виски. Потом огляделся по сторонам, среди мусора на земле усмотрел пустую бутылку. Взял за горлышко, отошел подальше, к гаражам, прижмурил один глаз и броском отправил свой снаряд в окно.

Серж хотел привлечь внимание тех, кто там за ним еще не спит, чтобы они увидели тело на

асфальте и позвонили в полицию сами. Случившееся превзошло все ожидания: бутылка разбила

окно, разлетевшееся крупными осколками. Вот тебе и безопасные пластиковые окна с

защищенными стеклами.

В комнате закричали и забегали, и Серж тоже побежал. Миновав гаражи и еще один двор, он

вывернул на проспект и влился в толпу, заставив себя перейти на шаг. Людей было не так много, как днем, но и не мало – неподалеку сияли огнями ночные клубы и рестораны, и расслабленные, позитивно настроенные люди удивленно косились на взъерошенного, тяжело дышащего Сержа.

Одна парочка хипстерского вида даже поинтересовалась, не нужна ли ему помощь. Девушка

пристально рассматривала его, и актер не стал ждать, пока она узнает в странном типе Серого

Волка из театра «Соль», поблагодарил за участие и свернул с проспекта, торопясь домой.

Актер ввалился в квартиру, заперся на все замки, щелкнул выключателем. Стенное зеркало

равнодушно отразило бледного в прозелень брюнета с дикими и какими-то слишком яркими

глазами и… в изрезанных шмотках. Не веря себе, Серж пощупал пальто и свитер и длинно

выругался. Вещи можно было выбрасывать, - нужно было выбрасывать! Ворот свитера

превратился в лохмотья, как и верх пальто, и этого уже никак не спасти… Кожа под одеждой была

целой, даже не поцарапанной.

Серж вспомнил, смутно, словно со страшного перепоя, как неудачливый грабитель тыкал его

ножом. Выходит, это ему не привиделось. И все остальное – тоже?

Желудок снова дернулся, поворочался и успокоился. Серж сглотнул, сбросил пальто прямо на пол

и пошел в кухню. Вынул из шкафа бутылку вина – старого, выдержанного, в две трети его

зарплаты, сберегаемую на особый случай, и разом вылил все в кастрюльку. Зажег газ, достал

смесь специй для глинтвейна, закурил, пока вино греется.

Помедлив, вытащил было смартфон из кармана, и убрал обратно. Он прекрасно помнил: змея –

животное Асмодея. Он же гуглил все доступные материалы, когда взял эту роль. Не так уж много

было информации об архидьяволе, но все, что можно было прочесть, кроме совсем уж

маразматических историй, Серж прочел.

Он уперся лбом в оконное стекло, чувствуя, как его холод переползает на кожу, охватывая голову

– гулкую, пустую… не совсем. Серж посмотрел на свои руки, на тлеющую сигарету в пальцах, на

содранные при падении ладони.

Либо он сошел с ума на нервной почве. Либо он одержим.

Одержимость… при этом слове в память живо толкались случайно где-то пойманные обрывки

мракобесных передач, в которых толстые серьезные священники прижимали кресты ко лбам

бьющихся в припадках теток. И все. Других ассоциаций не было, разве что кроме чарующей

темной жути старых страшных историй, которые они пацанами рассказывали друг другу у костров, в последних пережитках пост-пионерских лагерей, куда родителям так удобно спихивать детей на

лето.

Вино в кастрюльке вскипело, забурлив. Серж злобно выругался, хватая пакет со специями. Он

порвал его и просыпал едва ли не половину, и глинтвейн наверняка получился дерьмовым, но

актер выпил почти все, сидя на полу в спальне, обжигаясь и не чувствуя вкуса. С трудом взобрался

на постель и уткнулся лицом в подушку, повторяя, что мир может рушиться, сколько ему угодно –

но только после премьеры. Серж выйдет на сцену и покажет всем Асмодея, и ничто – ничто в

целом мире – ему не помешает.

А потом он найдет дилера, продавшего ему психоделики вместо стимулятора, от которых его так

жестоко глючит, и серьезно с ним поговорит. По-мужски.

Серж закрыл глаза, проваливаясь в душную темноту… и оказался на сцене. Стоя в свете

прожектора, он слышал биение сотен сердец тех, кто, сидя в темноте зала, затаив дыхание, встречал впервые представшего их глазам Асмодея. Стоял облаченный в стильный темный

костюм – начищенные до блеска ботинки, брюки с отглаженными стрелками и менее

официальная, темно-синяя рубашка с острыми треугольными краями ворота, лежавшими на

плечах, расстегнутая сверху на две пуговицы. Он говорил свой монолог, представляя замершим

зрителям стратегию архидьявола - обрушить одного из кандидатов на пост президента США в

самую низость сексуального преступления, что ужаснет мир. Не сделать его преступником, нет, -

лишь выманить к поверхности тьму, которой сочится червоточина каждой человеческой души.

Содрать с человека лживую маску добродетели, показать лицом глубоко порочную суть! Он

говорил, не глядя на зрителей и зная, что каждый в зале сейчас следит за его руками, на которые

он медленно натягивал черные замшевые перчатки, в тон длинному плащу.