The show must go on

женщине рот, а не схватило ее за горло, не сжимало до тех пор, пока не прекратятся судороги

асфиксии и не остановится сердце в таком хрупком коконе плоти.

Сколько сил – на то, чтобы сдержать руку, переместившуюся с губ на волосы, не дать Асмодею

ударить женщину головой о стену, и не позволить ему вгрызться в ее горло, рвать зубами и лакать

кровь.

Кровь, впрочем, была все равно – заставить Асмодея быть нежным – на это сил Сержа не то что не

хватило, их и не могло на такое хватить. Тело Нины Сергеевны после бурного, взрывного

изнасилования пятнали кровоточащие царапины от его ногтей и синяки от жестких пальцев, на

которых запутались вырванные из ее прически волоски.

Но боль она почувствует не скоро – лежавшая на столе женщина была горячей, томной…

благодарной. Слабые пальцы беспорядочно гладили его, она повернула голову и целовала ему

руки, не зная, как тяжелеет сейчас его тело, словно внезапно отданное Сержу обратно, вес, который он держит с большим трудом.

Побоявшись не удержаться на вытянутых руках и упасть на нее сверху – а он уже достаточно ее

сегодня травмировал, Серж отстранился, медленно и осторожно слез со стола, сел на пол, облокотившись о край мебели.

В венах определенно бурлил кипяток. По-младенчески ослабев, Серж закрыл глаза, пытаясь

справиться с навалившимся головокружением.

Нина Алексеевна спустилась к нему на пол, обнимала и покрывала поцелуями, не зная, как трудно

ему сейчас понять, о чем она говорит, что вообще означают эти последовательности звуков, срывающиеся с ее губ.

Кажется, его игриво, не всерьез, пожурили за разорванную блузку и белье, отметили его

чрезвычайную бледность и предложили недельку отдохнуть, поберечь себя, чтобы потом с

новыми силами… хи-хи.

Это «хи-хи» стареющей, разгоряченной женщины, трущейся о него грудями, помогло Сержу

собраться, подстегнув желанием поскорее убраться отсюда. Снять с пальцев вырванные волосы, принять душ, смыть униженные, липкие поцелуи сокрушенной Асмодеем начальницы, такой

надменной и профессиональной лишь часом ранее.

Он согласился на больничный, взял визитку, обещал позвонить, привел одежду в порядок,

стоически поцеловал женщину и вышел из кабинета. Шел к выходу в полной тишине, под

прицелом десятков глаз – рот-то Нине Алексеевне Асмодей закрывал не все время, а то, что он с

ней сделал, перенести молча вряд ли кто бы смог…

На него смотрели все, и под этими взглядами разливался внутри насмешливо-снисходительный

яд Асмодеевой радости.

Он был доволен, демон похоти, мести и ярости, но не сыт – для сытости не хватало вкусить

смерти, хоть той кобылицы из кабинета, хоть этих пустоголовых, бессмысленных зевак,

раздавленных его аурой.

Серж сжал кулаки, вонзая ногти в ладони, снял свое пальто с вешалки у двери и вышел на улицу.

Питерский ветер, столь им любимый, ласково огладил лицо, которое должно было бы пылать

прилившей к щекам кровью, но оставалось холодным, мраморно-белым.

Около часа Серж ходил по улицам Питера, смотрел в серое небо, на серые стены домов, в серые

лица людей, и в голове его было холодно и пусто, словно в свежей могиле, в которую забыли

положить мертвеца.

Потом он взял такси, приехал домой, упал на кровать и отключился на долгие часы.

- Мы уж думали, ты не придешь. Серж, где тебя носило, мать твою? Почему ты не берешь трубку, нахрена вообще тебе смартфон?!

- Заткнись, - бросил он взбешенному Ганди и свободной рукой отодвинул друга с дороги. В другой

руке Серж нес пакеты с лейблами модных магазинов. Игнорируя возмущенное бульканье,

клокотавшее в горле Ганди, он вошел в раздевалку и прикрыл за собой дверь.

- Тебя стучаться не учили?! – полуодетая Вика шарахнулась в сторону, судорожно прикрывая

грудь.

- Завтра у нас будут две раздевалки, женская и мужская, - Серж поставил пакеты на скамью, снял

пальто. – А ты должна быть на сцене, вообще-то.

- Ты вообще-то тоже! Где ты шлялся почти час, Волк? Решил запороть нам спектакль?

- Нет. Спасти его, - актер стянул водолазку и вынул из пакета темно-синюю рубашку. Надел, застегнул все пуговицы, кроме двух верхних, опустил воротник и расправил легшие на плечи

остроконечные края.

- Решил приодеть Асмодея? Слушай, да эта одежда стоит, как автомобиль… – Вика, успевшая

влезть в свою рубашку, подошла ближе, торопливо застегиваясь и рассматривая принесенные им

пакеты.

- Да, - согласился он, расстегивая ремень и пуговицу джинс.

Девушка возмущенно фыркнула и сбежала из раздевалки.

- Едрит твою за ногу, Волк, мы же решили, что Асмодей будет во фраке, - сердито сказал Ганди, когда Серж вышел на сцену.

- Но так лучше.

- Ну… да.

Ганди подошел ближе, придирчиво осмотрел его с головы до ног – синюю рубашку, черные

брюки с острыми, хоть хлеб ими режь, стрелками, начищенные до блеска ботинки, длинный

кожаный плащ. Перчатки Серж держал в руке, похлестывая ими по бедру.

Ганди хмыкнул и обошел его по кругу, лицо чуть поплыло, принимая слегка идиотический вид –

так бывало, когда он сосредотачивался на образах в воображении.

Откуда-то возник Тёма, ахнул, увидев Волка, и забегал вокруг, восхищенно причмокивая и

всплескивая руками.