Терпимость

Повсюду ракеты, содержащие горчичный газ его изобретения, были выпущены по вражеской стране. И эти бомбы эпохи Эразма были очень опасного сорта. На первый взгляд они выглядели достаточно безобидно. Не было никакого шипения контрольного предохранителя. Они выглядели как забавная новая разновидность огненных хлопушек, но да поможет Бог тем, кто забрал их домой и позволил детям поиграть с ними. Яд, несомненно, попал в их маленькие мозги, и он был настолько стойким, что четырех столетий не хватило, чтобы сделать расу невосприимчивой к воздействию наркотика.

Странно, что такой человек родился в одном из самых унылых городков на грязных отмелях, расположенных вдоль восточного побережья Северного моря. В пятнадцатом веке эти пропитанные водой земли еще не достигли славы независимого и сказочно богатого содружества. Они образовали группу маленьких незначительных княжеств, где-то на задворках цивилизованного общества. От них вечно пахло селедкой, главной статьей их экспорта. И если когда-нибудь они привлекали посетителя, то это был какой-нибудь беспомощный моряк, чей корабль потерпел крушение у их мрачных берегов.

Но сам ужас детства, проведенного в таком неприятном окружении, возможно, подтолкнул этого любопытного младенца к той яростной деятельности, которая в конечном итоге должна была освободить его и сделать одним из самых известных людей своего времени.

С самого начала жизни все было против него. Он был незаконнорожденным ребенком. Люди Средневековья, находясь в близких и дружеских отношениях как с Богом, так и с природой, относились к таким детям гораздо более благоразумно, чем мы. Они сочувствовали. Такие вещи не должны были происходить, и, конечно, они это очень не одобряли. В остальном, однако, они были слишком простодушны, чтобы наказать беспомощное существо в колыбели за грех, который, несомненно, не был совершен им самим. Неправильность его свидетельства о рождении доставляла неудобства Эразмусу только в той мере, в какой и его отец, и его мать, по-видимому, были чрезвычайно бестолковыми гражданами, совершенно неспособными справиться с ситуацией и оставить своих детей на попечение родственников, которые были либо олухами, либо негодяями.

Эти дяди и опекуны понятия не имели, что делать с двумя их маленькими подопечными, и после смерти матери у детей никогда не было собственного дома. Сначала их отправили в знаменитую школу в Девентере, где несколько учителей принадлежали к Обществу Братьев общей жизни, но, если судить по письмам, которые Эразм написал позже, эти молодые люди были “обычными” только в совершенно другом смысле этого слова. Затем двух мальчиков разлучили, а младшего отвезли в Гауду, где он был отдан под непосредственный надзор директора латинской школы, который также был одним из трех опекунов, назначенных для управления его скромным наследством. Если эта школа во времена Эразма была такой же плохой, как и тогда, когда я посетил ее четыре столетия спустя, я могу только посочувствовать бедному ребенку. И что еще хуже, опекуны к тому времени растратили все его деньги до последнего пенни, и, чтобы избежать судебного преследования (поскольку старые голландские суды были строги в таких вопросах), они поспешили отправить младенца в монастырь, принять его в духовный сан и пожелали ему счастья, потому что “теперь его будущее было в безопасности”.

Таинственные мельницы истории в конце концов превратили этот ужасный опыт в нечто, имеющее огромную литературную ценность. Но мне неприятно думать о многих ужасных годах, которые этот чувствительный юноша был вынужден провести в эксклюзивной компании неграмотных хамов и грубых деревенщин, которые в конце Средневековья составляли население доброй половины всех монастырей.

К счастью, слабая дисциплина в Стейне позволяла Эразму проводить большую часть времени среди латинских рукописей, собранных бывшим аббатом и забытых в библиотеке. Он поглощал эти тома, пока, наконец, не превратился в ходячую энциклопедию классического обучения. В последующие годы это сослужило ему хорошую службу. Постоянно находясь в движении, он редко оказывался в пределах досягаемости справочной библиотеки. Но в этом не было необходимости. Он мог цитировать по памяти. Те, кто когда-либо видел десять гигантских фолиантов, содержащих собрание его сочинений, или кому удалось прочесть часть из них (жизнь в наши дни так коротка), оценят, что значило “знание классики” в пятнадцатом веке.

Конечно, в конце концов Эразм смог покинуть свой старый монастырь. Такие люди, как он, никогда не поддаются влиянию обстоятельств. Они создают свои собственные обстоятельства и делают их из самого невероятного материала.

И всю оставшуюся жизнь Эразм был свободным человеком, неустанно искавшим место, где он мог бы работать, не беспокоясь о множестве восхищенных друзей.