Терпимость

На то есть много причин. Во-первых, существует неизбежное чувство скуки, которое охватывает автора, когда он слишком долго живет со своей темой на очень близком уровне. Во-вторых, подозрение, что книги такого рода не будут иметь ни малейшей практической ценности. И, в-третьих, страх, что настоящий том будет просто использован в качестве каменоломни, из которой наши менее терпимые сограждане выкопают несколько простых фактов, чтобы подкрепить свои собственные дурные намерения.

Но помимо этих аргументов (которые справедливы для большинства серьезных книг) в данном случае существует почти непреодолимая трудность “комплекса идей”.

История, чтобы быть успешной, должна иметь начало и конец. У этой книги есть начало, но может ли у нее когда-нибудь быть конец?

Я имею в виду вот что.

Я могу показать ужасные преступления, которые, по-видимому, совершаются во имя справедливости и правосудия, но на самом деле вызваны нетерпимостью.

Я могу описать горькие дни, какие обрушились на человечество, когда нетерпимость была возведена в ранг одной из главных добродетелей.

Я могу осуждать и высмеивать нетерпимость до тех пор, пока мои читатели не закричат в один голос: “Долой это проклятие, и давайте все будем терпимыми!”

Но есть одна вещь, которую я не могу сделать. Я не могу сказать, как должна быть достигнута эта в высшей степени желанная цель. Существуют справочники, которые обязуются обучить нас всему, от послеобеденных разговоров до чревовещания. В рекламе заочных курсов в прошлое воскресенье я прочитал о не менее чем двухстах сорока девяти предметах, которые институт гарантировал преподавать в совершенстве в обмен на очень небольшое вознаграждение. Но до сих пор никто не предложил объяснить в сорока (или в сорока тысячах) уроках, “как стать терпимым”.

И даже история, которая, как предполагается, хранит ключ ко многим тайнам, отказывается быть полезной в этой чрезвычайной ситуации.

Да, можно составить ученые тома, посвященные рабству, или свободной торговле, или смертной казни, или росту и развитию готической архитектуры, потому что рабство, свободная торговля, смертная казнь и готическая архитектура – это очень определенные и конкретные вещи. За неимением других материалов мы могли бы, по крайней мере, изучить жизнь мужчин и женщин, которые были сторонниками свободной торговли, рабства, смертной казни и готической архитектуры, или тех, кто выступал против них. И по тому, как эти замечательные люди подходили к своим предметам, по их личным привычкам, их связям, их предпочтениям в еде, напитках и табаке, да, по самим штанам, которые они носили, мы могли сделать определенные выводы об идеалах, которые они так энергично отстаивали или так яростно осуждали.

Но никогда не было никаких профессиональных сторонников терпимости. Те, кто наиболее рьяно трудился ради великого дела, сделали это случайно. Их терпимость была побочным продуктом. Они были заняты другими делами. Они были государственными деятелями, или писателями, или королями, или врачами, или скромными ремесленниками. В разгар королевских дел, своей медицинской практики или изготовления гравюр на стали они находили время, чтобы сказать несколько добрых слов в поддержку терпимости, но борьба за терпимость не была целью их карьеры. Они были заинтересованы в этом так же, как, возможно, были заинтересованы в игре в шахматы или игре на скрипке. И потому, что они были частью странно подобранной группы (представьте себе Спинозу и Фридриха Великого, Томаса Джефферсона и Монтеня в качестве приятных компаньонов!) почти невозможно обнаружить ту общую черту характера, которую, как правило, можно найти у всех тех, кто занят общим делом, будь то служба в армии, слесарное дело или избавление мира от пороков.

В таком случае автор склонен прибегать к афоризмам. Где-то в этом мире есть объяснение каждой проблемы. Но в этом конкретном вопросе Библия, Шекспир, Исаак Уолтон и даже старый Бенхам оставляют нас в беде. Возможно, Джонатан Свифт (цитирую по памяти) ближе всего подошел к проблеме, когда сказал, что мы достаточно религиозны, чтобы ненавидеть друг друга, но недостаточно религиозны, чтобы любить друг друга. К сожалению, это яркое замечание не совсем объясняет нашу нынешнюю трудность. Были люди, исповедовавшие столько вероучения, сколько мог безопасно вместить любой отдельный человек, которые ненавидели своих соседей так же искренне, как и самые выдающиеся из них. Были и другие, полностью лишенные религиозного нюха, которые растрачивали свою привязанность на всех бездомных кошек, собак и людей христианского мира.

Нет, мне придется самому найти ответ. И после должного размышления (но с чувством большой неуверенности) теперь я изложу то, что, как я подозреваю, является правдой.

Люди, которые боролись за терпимость, какими бы ни были их различия, имели одну общую черту: их вера была смягчена сомнениями; они могли искренне верить, что сами были правы, но они никогда не доходили до того уровня, когда это подозрение перерастало в абсолютную убежденность.