Терпимость

“Дети мои,” ответил добрый человек, “идите вперед и убейте их всех. Господь познает свой собственный народ”.

Но это был англичанин по имени Симон де Монфор, ветеран настоящих крестовых походов, который больше всего отличился новизной и изобретательностью своих жестокостей. В обмен на свои ценные услуги он впоследствии получил большие участки земли в стране, которую он только что разграбил, а его подчиненные были вознаграждены соответствующим образом.

Что же касается немногих вальденсов, переживших резню, то они бежали в более труднодоступные долины Пьемонта и там поддерживали собственную церковь вплоть до времен Реформации.

Альбигойцам повезло меньше. После столетия порки и повешения их имя исчезает из судебных отчетов инквизиции. Но три столетия спустя, в слегка измененной форме, их доктрины должны были появиться снова и, распространяемые саксонским священником по имени Мартин Лютер, они должны были вызвать ту реформу, которая должна была разрушить монополию, которой папское сверхгосударство пользовалось почти полторы тысячи лет.

Все это, конечно, было скрыто от проницательных глаз Иннокентия III. По его мнению, трудности были устранены, и принцип абсолютного повиновения был торжествующе восстановлен. Знаменитое повеление из Евангелия от Луки гл. 14 ст. 23, где Христос рассказывает, как некий человек, который хотел устроить праздник, обнаружив, что в его трапезном зале еще есть место и что несколько гостей ушли, сказал своему слуге: “Выйди на дорогу и заставь их войти”, – еще раз было исполнено.

“Они”, еретики, были вынуждены войти. Проблема, как заставить их остаться, все еще стояла перед Церковью, и она была решена только много лет спустя. Затем, после многих неудачных экспериментов с местными трибуналами, в разных столицах Европы были созданы специальные следственные суды, подобные тем, которые впервые были использованы во время восстания альбигойцев . Им была предоставлена юрисдикция по всем делам о ереси, и они стали известны просто как Инквизиция.

Даже сегодня, когда Инквизиция давно прекратила свою деятельность, одно только название наполняет наши сердца смутным чувством беспокойства. Мы видим мрачные подземелья в Гаванне, камеры пыток в Лиссабоне, ржавые котлы и клейма в Краковском музее, желтые капюшоны и черные маски, короля с тяжелой нижней челюстью, который смотрит на бесконечный ряд стариков и женщин, медленно ковыляющих к виселице.

Несколько популярных романов, написанных во второй половине девятнадцатого века, несомненно, имели какое-то отношение к этому чудовищному воздействию жестокости. Давайте поэтому вычтем двадцать пять процентов на фантазию наших писак-романтиков и еще двадцать пять на протестантские предрассудки, и мы обнаружим, что осталось достаточно ужаса, оправдывающего тех, кто утверждает, что все тайные суды являются невыносимым злом и никогда больше не должны допускаться в обществе цивилизованных людей.

Генри Чарльз Ли рассматривал тему инквизиции в восьми увесистых томах. Мне придется сократить их до двух или трех страниц, и будет совершенно невозможно дать краткий отчет об одной из самых сложных проблем средневековой истории за столь короткое время. Ибо никогда не было Инквизиции в виде Верховного суда или Международного Арбитражного суда.

Инквизиции существовали во всех странах и создавались для самых разных целей.

Наиболее известными из них были Королевская инквизиция Испании и Святая инквизиция Рима. Первая была местной организацией, которая следила за еретиками на Пиренейском полуострове и в американских колониях.

Последняя имела свои последствия по всей Европе и сожгла Жанну д'Арк в северной части континента, как сожгла Джордано Бруно в южной.

Это правда, что инквизиция, строго говоря, никогда никого не убивала.

После вынесения церковными судьями приговора осужденный еретик передавался светским властям. Затем они могли бы сделать с ним все, что сочтут нужным. Но если им не удавалось вынести смертный приговор, они подвергали себя большим неудобствам и могли даже оказаться отлученными от церкви или лишенными поддержки при папском дворе. Если, как это иногда случалось, заключенный избегал этой участи и не был передан судьям, его страдания только увеличивались. Ибо тогда ему грозило одиночное заключение на всю оставшуюся жизнь в одной из тюрем инквизиции.

"Поскольку смерть на костре была предпочтительнее медленного ужаса безумия в темной дыре в скалистом замке, многие заключенные признавались во всевозможных преступлениях, в которых они были совершенно невиновны, чтобы их могли признать виновными в ереси и таким образом избавить от страданий.

Нелегко писать на эту тему, не проявляя при этом безнадежной предвзятости.