Терпимость

Первый из них, пожалуй, самый общий. С ним можно столкнуться в каждой стране и среди всех слоев общества. Это наиболее распространено в небольших деревнях и старых городах, и оно не ограничивается людьми.

Наш старый семейный конь, проведший первые двадцать пять лет своей безмятежной жизни в теплой конюшне в Коли-Тауне, возмущается столь же теплым сараем Вестпорта только потому, что он всегда жил в Коли-Тауне, знаком с каждой палкойи камнем в Коли-Тауне и знает, что никакие новые и незнакомые видения не испугают его в его ежедневных прогулках по этой приятной части пейзажа Коннектикута.

Наш научный мир до сих пор потратил так много времени на изучение исчезнувших диалектов полинезийских островов, что языком собак, кошек, лошадей и ослов, к сожалению, пренебрегли. Но если бы мы знали, что приятель говорит своим бывшим соседям из Коули-Тауна, мы бы услышали вспышку самой свирепой лошадиной нетерпимости. Ибо приятель уже не молод и поэтому “настроен” по-своему. Все его лошадиные привычки сформировались много лет назад, и поэтому все манеры, обычаи и привычки Коули-Тауна кажутся ему правильными, а все обычаи, манеры и привычки Вестпорта будут объявлены неправильными до конца его дней.

Именно эта особая разновидность нетерпимости заставляет родителей качать головой из-за глупого поведения своих детей, которая породила абсурдный миф о “старых добрых временах”; которая заставляет дикарей и цивилизованных существ носить неудобную одежду; которая наполняет мир множеством лишней чепухи и, как правило, превращает всех людей с новой идеей в предполагаемых врагов человечества.

Однако в остальном такая нетерпимость сравнительно безвредна.

Мы все рано или поздно должны были страдать от этого. В прошлые века это приводило к тому, что миллионы людей покидали свои дома, и таким образом оно стало причиной постоянного заселения обширных участков необитаемой земли, которые в противном случае все еще были бы дикой местностью.

Вторая разновидность гораздо серьезнее.

Невежественный человек, по самому факту своего невежества, очень опасный человек.

Но когда он пытается придумать оправдание своему собственному недостатку умственных способностей, это становится настоящим кошмаром. Ибо тогда он воздвигает в своей душе гранитный бастион собственной праведности и с высокой вершины этой грозной крепости бросает вызов всем своим врагам (а именно тем, кто не разделяет его собственных предрассудков), чтобы показать причину, по которой им следует позволить существовать.

Люди, страдающие этим особым недугом, одновременно безжалостны и подлы. Поскольку они постоянно живут в состоянии страха, они легко переходят к жестокости и любят мучить тех, на кого у них есть обида. Именно среди людей такого рода впервые возникло странное представление о привилегированной группе “избранного народа”. Более того, жертвы этого заблуждения вечно пытаются подкрепить свою собственную дерзость воображаемыми отношениями, которые существуют между ними и невидимыми Богами. Это, конечно, для того, чтобы придать оттенок духовного одобрения их нетерпимости.

Они собираются на священный собрание и часами, днями и неделями обсуждают судьбу упомянутого Дэнни Дивера. Когда, наконец, зачитывается приговор, бедный Дэнни, который, возможно, совершил какое-то мелкое воровство, торжественно осуждается как самый ужасный человек, который осмелился оскорбить Божественную Волю (о чем конфиденциально сообщается избранным, которые одни могут интерпретировать такие послания), и поэтому казнь которого становится священным долгом, приносящим великую честь судьям, у которых хватило смелости осудить такого союзника сатаны.

То, что добродушные и в других отношениях добросердечные люди столь же склонны поддаваться чарам этого самого пагубного заблуждения, как и их более жестокие и кровожадные соседи, является общим местом как для истории, так и для психологии.

Толпы, которые с восторгом глазели на печальную участь тысячи бедных мучеников, несомненно, состояли не из преступников. Они были порядочными, благочестивыми людьми, и они были уверены, что делают что-то очень похвальное и приятное в глазах их собственной особой Божественности.

Если бы кто-нибудь заговорил с ними о терпимости, они отвергли бы эту идею как постыдное признание в моральной слабости. Возможно, они были нетерпимы, но в таком случае они гордились этим фактом и имели на это полное право. Ибо там, в холодной сырости раннего утра, стоял Дэнни Дивер, одетый в рубашку шафранового цвета и панталоны, украшенные маленькими дьяволами, и он шел, шел медленно, но верно, чтобы его повесили на Рыночной площади. В то время как сами они, как только шоу закончится, вернутся в уютный дом к обильной трапезе из бекона и бобов.

Разве это само по себе не было достаточным доказательством того, что они действовали и думали правильно?

Иначе были бы они среди зрителей? Разве роли не поменялись бы местами?