Танцующий на воде

– Да ведь Джорджи такую же участь тебе готовил, Хайрам! – Корринины серые глаза мстительно потемнели. – А скольких он и впрямь на тот свет отправил! Или на Юг. Сколько еще отправит, если его сейчас не ликвидировать! Джорджи тем страшен, что последнюю надежду на вызволение в пепел превращает. Тебе известно, сколько таким образом сгорело народу – маленьких девочек, стариков? Он целые семьи уничтожал! А на Юге тебе бывать не доводилось, Хайрам? То-то же. Я вот бывала. Это сущий ад, поверь мне. Страшные рассказы про Юг – ерунда по сравнению с настоящим положением вещей. Непосильная работа и деградация – вот что там имеет место. Никто такой участи не заслуживает, разве только сами рабовладельцы. И во вторую очередь – предатели вроде Джорджи Паркса.

Логика была ясна. Да только я чувствовал: на темную сторону перехожу, где романтики и в помине нет. Я о той романтике, что пьянила меня в ночь побега с Софией. Потому что рабство – это ловушка. И Джорджи тоже в ловушку попался. А значит, кто такая Коррина Куинн, чтобы судить его? Да и сам я далеко ли ушел от Джорджи? Сбегая из Локлесса, я какие мечты пестовал? Шкуру свою спасти и желанную женщину заполучить. Мелковато, подленько. Зато теперь я понял: мы войну ведем. Не такую, как в благородной древности, когда войско с войском да в чистом поле. Нет никакого поля; на одного агента – по сотне аристократов, и к каждому еще сотня представителей белого отребья приставлена. Газель – она разве меряется силой со львом? Нет, газель убегает. А мы не просто убегаем. Мы анализируем. Подстрекаем. Саботируем. Агитируем. Рушим.

– Наша это задача, и кончен разговор, – произнес Хокинс. – Кто, ежели не мы, а? Он, Джорджи то есть, семьи ломает, через него люди в тюрьму попадают да с молотка идут. Он цветом кожи своей прикрывается, а нам терпеть?

– Мы тебя не принуждаем, Хайрам, – снова заговорила Коррина. – Ты прав, обычно мы другим заняты, ликвидацию на себя не взваливаем. Но выхода нет. Мы все варианты перебрали, абсолютно все.

Возражать не приходилось.

Коррина положила передо мной новый конверт. Что внутри, я знал без расспросов – конечно, досье на очередного рабовладельца, краденые бумаги, которые помогут мне влезть во вражескую шкуру. Отходя, Коррина взглянула на меня – не с жалостью или сожалением, нет. С гневом испепеляющим.

* * *

Примерно через месяц, в сумерках, я оделся для тренировки и вышел из дому. Лето было в разгаре – ночи на птичий скок, дни бесконечные, пышные, знойные. Июль, одно слово. Навстречу мне двигались Хокинс и мистер Филдз, оба в дневных костюмах. Хокинс говорил, мистер Филдз косился по сторонам. Что-то грядет, подумалось мне. Хокинс оглядел меня с головы до пят и выдал:

– Нынче никакой работы. Завтра тоже. Иди отдыхай.

Уж не ослышался ли я? Правильно ли понял? Впрочем, сверление Хокинса глазами подтвердило: да, правильно.

– Дело есть, – сказал Хокинс.

Отдыха не получилось – ни вечером, ни ночью, ни наутро. Я понятия не имел о работе полевых агентов и едва не своротил себе мозг в усилии вообразить, как же эта работа строится. Вечером, надев удобные брюки, рубашку, шляпу и старые свои башмаки, я снова покинул дом. Меня уже ждали. Как ни старался я справиться с волнением, Хокинс, поймав мой взгляд, нервно хохотнул.

– Ты чего?

– Ничего, братишка. Теперь тебе назад пути нету. Не соскочишь, говорю. Уразумел?

– Конечно. Давно уже.

– Вот и молодец. Мы на плечи твои бремя тяжкое взваливаем. Я ведь сквозь тебя гляжу, понимаю, что в середке твоей делается, будто про себя самого. Так же вот потряхивало меня, когда первый раз шел… ну на задание то есть. Скоро сам увидишь.

– Едва ли Хайрам отдает себе полный отчет в происходящем, – заметил мистер Филдз. – Но отступать действительно некуда.

От домиков для агентов мы проследовали к особняку, вошли во флигель.

В комнате на столе обнаружился кувшин с тремя стаканами. Хокинс без промедлений налил всем по доброй порции забористого сидра. Пригубил, втянул ноздрями воздух и начал:

– На первый взгляд дело легкое. Всего-то день пути на Юг. Ну и обратно день. И вызволяем одного только.

– А на второй взгляд? – спросил я.

– Парень – настоящий. Ему подсоблять – это не по лесам круги наматывать, не над бумажками корпеть ночь напролет. Поди, надоело, братишка? Ничего. Будут тебе и патруль, и Райландовы ищейки – все в лучшем виде.

Хокинс запустил пальцы в шевелюру, покачал головой. Казалось, он боится за меня сильнее, чем я сам.

– Ладно, слушай, братишка. Парня звать Парнел Джонс. Он сильно подставил своих же, с плантации. Тот еще плут. У хозяина тащил что плохо лежало да белому отребью сбывал. Хозяин – тот, конечно, чуял, да за руку поймать никак не мог.

– И тогда все остальные приневоленные попали под подозрение, – предположил я.

– Точно, – ответил за Хокинса мистер Филдз. – Причем краденое хозяин не искал – он решил потери компенсировать. Невольники работали вдвое больше обычного, а кто норму не выполнял, того били.

– А Джонс что? Продолжал воровать?