Танцующий на воде

– Только вот что тебе следует уяснить, Хайрам. Свобода, если она истинная, тоже госпожа. Суровая, жестокая – куда там до нее белому надсмотрщику, даже из самых грубых! У свободы всякий в пожизненном подчинении. Каждый из нас к чему-то приневолен. Одни – к рабовладению со всеми вытекающими последствиями. Другие – к справедливости. Каждый сам себе господина или госпожу выбирает, иначе нельзя. Каждый, Хайрам! Запомни это.

– Мы – Хокинс и я – выбрали то, что выбрали, – продолжала она. – Свобода для нас – это война против рабства, так в нашем Евангелии сказано. Ты уже догадался, кто мы, не правда ли? Да, мы связаны с Тайной дорогой свободы. Это нас ты искал, а нашел Джорджи Паркса. Мне очень жаль. Мы тебя вызволили, затратив большие средства, мы сильно рисковали. Но ты должен понимать, что спасен не за красивые глаза, но исключительно за свой дар. Мы обнаружили в тебе особые признаки причастности к знаниям утраченного мира, сему бесценному оружию, способному произвести перелом в самой затяжной из войн. Ты ведь понимаешь, о чем я?

Вместо ответа я спросил:

– А София где? Что с ней сталось?

– Наши возможности не безграничны, Хайрам, – произнесла Коррина.

– Но вы же Тайная дорога свободы![16] Если так, почему вы не освободили и Софию? Зачем столько времени медлили со мной? Я в тюрьме торчал, потом в яме гнил – или вы не знали?

– Мы не просто знали – мы это устроили, – выдал Хокинс. – Так надо было. Когда можно стало, тогда тебя и освободили. На Тайной дороге свои правила. Почему, ты думаешь, нас еще не рассекретили? А что Джорджи тебе раньше попался, чем мы, – и на то своя причина, братишка.

– Да меня ведь каждую ночь травили! – Я был готов взорваться. – А вы сидели сложа руки? То есть хуже: вы сами охотников науськивали, так я понял?

– Хайрам, – в Корринином голосе зазвучали наставительные нотки. – Этот тяжелый период был подготовкой к жизни, которая начинается для тебя сейчас. Тюрьма и яма – лишь малая часть огромной цены твоего опрометчивого поступка. Доверившись Джорджи Парксу, ты сам себе подписал приговор. Неужели лучше было бы оставить тебя на произвол судьбы? Хокинс прав. Мы хотели убедиться.

– В чем убедиться? – процедил я.

– В том, что ты действительно унаследовал способности своей бабки, Санти Бесс. Что обладаешь даром переправлять, – объяснила Коррина. – Теперь сомнений нет. Твой дар проявился уже дважды. В первый раз Хокинс обнаружил тебя исключительно по воле Господа. По счастливой случайности. Затем мы навели справки, и выяснилось, что нечто подобное с тобой случилось в детстве – ты сам рассказывал, не таился. Однако требовалось дополнительное подтверждение. Мы прикинули, куда конкретно может занести тебя мистическая сила, и стали ждать, когда ты возникнешь.

– И где, по-вашему, мне следовало возникнуть?

– В Локлессе, – уверенно произнесла Коррина. – Это единственный дом, который у тебя когда-либо был. Естественно, что ты попытался бы переместиться именно туда. Наши агенты каждую ночь тебя караулили.

– И вот ты здесь, – подытожил Хокинс.

– Здесь – это где? – спросил я.

– В надежном месте, – отвечала Коррина. – Там, где оказываются все наши неофиты.

Она умолкла. В ее лице я заметил сочувствие. Коррина отнюдь не наслаждалась моей растерянностью – она меня жалела.

– Тебе предстоит осмыслить еще очень многое, – продолжала Коррина после паузы. – Мы не станем держать тебя в неведении, мы все объясним. А ты нам верь. Собственно, выбора и не остается. Назад пути нет. Как нет в мире и другой правды. Скоро ты сам увидишь: наше дело – самое благородное, единственно честное.

Коррина с Хокинсом поднялись. Уже в дверях Коррина добавила:

– Терпение, Хайрам. Понимание не заставит себя долго ждать, а явившись, обяжет тебя на всю жизнь, и в этой новой, святой обязанности ты откроешь свою суть.

Последние слова Коррины прозвучали как пророчество:

– Ты не раб, Хайрам Уокер. Но, клянусь святым Гавриилом, ты обязан – и будешь – служить.

Глава 13

Тем вечером, по-прежнему лежа в постели, я слышал снизу голоса. Доносились также запахи – я очень надеялся, что это готовят ужин (в последний раз я по-человечески ел накануне побега). Голод вывел меня из ступора. Я заметил два тазика с водой, зубную щетку и зубной порошок, смену одежды. Встал, привел себя в пристойный вид и, жестоко хромая, спустился в гостиную. За столом сидели Коррина, Хокинс, Эми, еще трое цветных – и не кто иной, как мистер Филдз.

Я застыл в дверях. Шагу не сделал, пока мистер Филдз глаза на меня не перевел. Перед тем он смеялся над Хокинсовым рассказом, но улыбка сама собой сползла, мина стала почти скорбной. Мистер Филдз вопросительно посмотрел на Коррину. Коррина, в свою очередь, воззрилась на меня, а вслед за ней ко мне обратились все взгляды – тоже похоронные. Стол от яств ломился, но пирующие – мужчины и женщины, белые и черные – были в рабочей одежде.

– Садись ужинать, Хайрам, – пригласила Коррина.